Фридрих Незнанский - Цена любви

— Если хочешь, могу тебя сегодня вечером подменить, я уже практически свободна, осталось переодеться — и гуляй, Вася!

— Вася уже погулял, скоро покормлю ужином и в постель! — рассмеялась Ирина. Потом помолчала и неожиданно согласилась: — Знаешь, вообще-то я не против, если ты подъедешь… Мне сегодня действительно не мешает объявиться домой пораньше… Давай, жду! Да, ты голодная?

— Есть немного, — призналась внутренне возликовавшая Катя. И тут же испугалась: — Но кормить меня не надо, сама поем, если есть что.

— Вот и хорошо, но учти: Антон сегодня будет поздно, после полуночи. У него работа…

— Мне все равно, во сколько он будет, — заверила ее Катя, — у меня с собой книжка есть интересная.

Книжка ей и в самом деле пригодилась. Поскольку Плетнев-старший, с которым Екатерина твердо решила поговорить на ту же тему, которую ей так и не удалось развить с Ириной, заявился домой не после полуночи, а после часа.

— Ох, — сообщил он прямо с порога, — а я прямо испереживался весь, как тут Васька один… Ирина Генриховна меня предупредила, что уедет после одиннадцати… Хорошо, что вы смогли приехать!

— Я тоже считаю, что это хорошо, — сухо кивнула Катя. — Идите, мойте руки и за стол… Сейчас подогрею ваш ужин.

— Да я и сам могу… — пробормотал он, покосившись на нее с удивлением: до сегодняшнего дня Екатерина ни разу не предлагала ему свои хозяйственные услуги.

— Не может быть! — Она не выдержала и ядовито улыбнулась.

— Что не может быть?

— Чтобы сам мог, — растолковала она. Плетнев, мгновенно понявший намек, бросил на Катю короткий холодный взгляд и, круто развернувшись, ушел в ванную, откуда почти сразу послышался шум воды из-под крана. Но подругу Ирины Генрихов-ны смутить такой мелочью было невозможно. К тому же она столько раз мысленно прокручивала в голове все, что должна сказать Плетневу, что терпение ее давно истощилось. Настолько, что она решила поговорить с оперативником, не испрашивая разрешения у Турецкого. Быстренько накрыв стол к ужину, она дождалась появления на кухне Антона и решительно села напротив него, налив себе чашку чая.

— Устал как собака, — неловко произнес он, пододвигая к себе тарелку и при этом отлично понимая, как мало интересует женщину степень его усталости.

— Ну, не вы один, — живо отозвалась Катя, которую эта реплика для начала разговора вполне устроила. — Ира тоже устала… Я знаю ее достаточно хорошо для того, чтобы об этом судить.

Плетнев положил вилку на стол и посмотрел на нее в упор:

— Вы хотите со мной поговорить?

— Хочу! — задиристо отозвалась Екатерина.

— Ну так говорите прямо, а не обиняками, я предпочитаю…

— Вы предпочитаете обиняки там, где они вам выгодны! — перебила она его, не обратив внимания на плетневский тон — раздраженный, лишенный малейшего почтения к собеседнице.

— То есть?!

— Например, предпочитаете делать вид, будто не замечаете, что фактически разбиваете семью Турецких… Я, знаете ли, тоже человек прямой и обиняки не слишком уважаю!

— Я разбиваю?!

Антон побледнел, и Катя с некоторым удовольствием отметила заходившие на его скулах желваки.

— Вы-вы… И не надо делать вид, что не понимаете, о чем речь. А может, и правда не понимаете? Например, того, что Ирина Генриховна, после того что они с Сашей пережили, не вполне… адекватна?

— В-вы… о чем?!

— О том, — отрезала Катя, — что Ирина вам не нянька и не домработница! О том, что у нее есть своя семья — не только муж, но и дочь. И пусть Нинка сейчас в Англии учится, только если ее родители из-за ваших с Василием семейных проблем расстанутся, для нее это будет удар. Непоправимая травма на всю жизнь… Молчите, Плетнев! Вы же не идиот, чтоб не понимать, нормально это или ненормально, когда в вашем доме часами крутится и возится с вашим сыном чужая жена?

Антон резко отодвинул стул и, выскочив из-за стола, замер у плиты, со злостью уставившись на Екатерину:

— Я что же, по-вашему, вынуждаю Ирину Генриховну заниматься с Васькой?

— А то нет! — Катя тоже вскочила на ноги, расплескав свой нетронутый чай. — Конечно, вынуждаете — хотя бы тем, что любой другой на вашем месте давным-давно бы сообразил, вместо того чтобы эксплуатировать чужую жену, нанять сто репетиторов и домработницу, сейчас это не проблема!

— Да вам-то какое дело? — прошипел Плетнев. — Я ведь вас сюда, кажется, тоже не звал!

— Зачем я вам нужна? Вам Ирка нужна! Не я… Плетнев, учтите, если вы разобьете эту пару, я вас сама закажу… И закройте рот, всем окружающим достаточно увидеть, какими глазами вы на нее смотрите, чтобы понять ваши гнусные цели!

Екатерину несло, и она сама это отлично понимала, но остановиться уже не могла. А потому сделала единственное, что eщe оставалось, — выскочила в прихожую, схватила свою сумочку и, на ходу натягивая пальто, пулей вылетела из плетневской обители. «Я все испортила… Все! — с отчаянием думала Катя, сбегая по лестнице. — Зря Саша ко мне обратился… Бедный Турецкий!»

— Дурочка ты у меня… — Димитриус нежно посмотрел на сестру и взял ее за руку. — Ни в какие чудодейственные средства я не верю, на все воля Божия…

Он откинулся на подушку и тяжело перевел дыхание. Пока Димитриус обходился без кислородного аппарата, поскольку поражено у него было только одно из легких. Но надолго ли? Ему было жаль сестру: Елена абсолютно беспомощна в жизни, большую часть которой во многом прожила за спиной брата и в заботах о нем. Слишком доверчива, ни жизни, ни людей, тем более нынешних, не знает… Что-то с ней будет, когда его не станет? Димитриус понимал, что произойти это должно скоро, очень скоро… Одно утешение: денег он ей оставит столько, что Елене с ее скромными потребностями хватит их на многие годы.

А потребности у сестры и правда были скромными. Даже дорогие украшения и одежду, которые он дарил ей ко всем праздникам, надевала исключительно «в люди» и крайне неохотно. Машину, которую он подарил ей к пятидесятилетию, и то выучилась водить после того, как брат заболел, исключительно чтобы возить его в клинику.

В их большой и богатой квартире никогда не было прислуги, Лена вела хозяйство сама, полагая, что никто и никогда, кроме нее, не сможет заботиться о Димитриусе, как следует.

— Нет, Димуля, ты не прав! — Лицо сестры пылало от волнения и желания доказать ему, что появилась надежда. — Не прав! Ты пойми, это пока что абсолютно секретное лекарство, его пока только испытывают… То есть уже испытали, но пока документы проходят всяких там бюрократов… Ты сам говорил, что хуже наших чиновников ни в одной стране нет! Говорил ведь?

— Ну, говорил… — он слабо улыбнулся. — Ладно, если это для тебя так важно… Сколько, говоришь, стоит курс?