Владимир Ерашов - Мушкетёры Тихого Дона

– Назад… – раздался негромкий голос с легким иностранным акцентом, подействовавший на геройствующих холопов, как поданная хозяином команда на обученную собачью свору. После чего, к распростертому на земле Дарташову, неспешным шагом подошел одетый во все черное нерусский господин. Ярыжки с половыми при его приближении бесследно испарились, зато по правую от него руку, быстро нарисовался преисполненный важности от собственного могущества тиун, уже с гордо надвинутой на глаза горлатной шапкой.

– Молодец, – похвалил черный господин тиуна и покровительственно похлопал его по плечу – мы Модесту Зорпионовичу о сём похвальном рвении всенепременно доложим…

При этих словах лицо Михрюткина расплылось в счастливой улыбке, и, не зная как выразить обуревавшие его восторженные чувства, он от всей души дал подзатыльник, так и стоящему столбом, с куском отломанного коромысла в руках, и трясущемуся как осиновый лист кабацкому целовальнику.

– Пшёл вон отседа… – громко гаркнув, и дав напоследок пинка, еле улепетнувшему на трясущихся ногах трактирщику, он опять повернулся к господину в черном и, выпятив вперед грудь добавил. – Дык мы Модесту Зорпионовичу завсегда рады стараться, а надоть будет и не такое смогём…

– Сиё зело похвально, похвально… – не обращая уже никакого внимания на лепетавшего уверения в преданности тиуна, машинально произнес господин в черном, задумчиво глядя на лежащего без чувств Дарташова. – Так, а эйто что у него… – и выхватив из ножен саблю, он сабельным острием подцепил торчащий из разорванного ворота казачьего бешмета сложенный лист бумаги.

– Ага… послание к казачьему голове Николке Тревиню, от евойного односума и ясаула Дартан-Калтыка… Зело интересно, интересно… В этот момент лежащий у его ног Дарташов слабо застонал и открыл глаза. Стоящий над ним господин в черном, с саблей в одной руке и с его письмом в другой, было единственным, что ему довелось при этом увидеть, так как в тот же момент, сапог тиуна с яростью обрушился на его, и без того, раскалывающуюся от боли голову…

– Прекратить! – остановил Михрюткина, с занесенной для нового удара ногой, резкий окрик господина в черном. И после небольшого молчания, тоном, не терпящим возражений, он отдал распоряжение:

– Подобрать, выходить и отправить в Воронеж. За сим всё… – С этими словами господин в черном вложил саблю в ножны и спрятал письмо себе в карман, нисколько не сомневаясь в том, что все его указания будут в точности исполнены.

И тут же потеряв всякий интерес к происходящему, он отвернулся и устремился к спускающейся по крыльцу постоялого двора, весьма миловидной женщине.

В точности исполняя поручения, отданные таинственным господином в черном, трактирные ярыжки отнесли безжизненного Дарташова на сеновал. Там местный лекарь промыл и обвязал тряпицами его раны, предварительно приложив к ним лекарственное снадобье, которое он самолично тут же и изготовил, старательно пережевав щепотку земли и пороха, с сушенной лягушачьей лапкой и паутиной.

Оставляя Ермолайку без сознания одного на сеновале, ярыжки проявили к нему невиданную доброту и заботу, даже не обчистив его карманы, а когда он очнулся, то и вовсе, принесли ему от имени кабацкого целовальника цельную краюху хлеба, шмат сала, две луковицы и добрую ендову с квасом. От столь заботливого ухода, молодой организм Дарташова, просто не мог, не поправится, и уже через три дня он опять был в седле.

Без малейшего сожаления оставив, столь гостеприимный Менговской острог, Дартан-Калтык уже на следующий день, без всяких приключений достиг конечной цели своего путешествия – славного града Воронежа, бывшего в ту эпоху, чем-то наподобие столицы южнорусского края.

От увиденного им, потрясающего воображение великолепия, у молодого и неискушенного жизнью казака, просто захватило дух…

Вообще-то говоря, Дарташову на своем веку уже доводилось видеть различные города и веси. Это кроме своего родного Черкасска, слывшего, надо сказать, по тем временам весьма немалым городом. Например, он видел Паншин городок, тот, что стоит у волжской переволоки, а ежели взять всё тот же турецкий Азов, то оно и вовсе… Но все равно, такой лепоты и градостроительного разноширья, Ермолайка себе даже во сне представить не мог.

Стоя на берегу одноименной с городом речки, он, с восторгом и удивлением зрел перед собой, раскинутое на холмах верст аж на пять обширное городище. В центре городища, окруженная немалого размера посадом , стояла бревенчатая крепость с многочисленными башнями. Прямо не дать, не взять, а настоящий Кремль…

«Ух, ты… ну, прямо как Москва…» – вспомнил Ермолайка батькины рассказы о столице, и с этой минуты, те тени сомнения, которые он все ещё, чего греха таить, порой испытывал, предпочтя столице московитов столичный град южного воеводства, у него полностью развеялись.

Сняв свой походный архалук и переодевшись в парадный чекмень , Дарташов воспользовался наплавным мостом на бударах , и благополучно переправился на тот берег. Там он среди разночинного люда миновал посад, и, не без трепета в сердце, въехал в открытые крепостные ворота…

Путь к славе и богатству был открыт. По крайней мере, именно так полагал Ермолайка…

– …Стой, кто таков? Куды прёшь? – перегородил дорогу Дарта-шову бердыш вратника, выглядевшего на удивление опрятным, и не в пример стражам Менговского кордона, в меру тверёзым. При этом копьё второго вратника уперлось своим острием, прямо в верхнюю часть груди Ермолайки, так и, норовя соскользнуть к незащищенной куяком шее…

Уже наученный опытом общения со служилым людом Московского царства, Ермолайка, гордо приосанившись в седле, и небрежно подбоченясь, грозно изрек.

– Донской казак Ермолайка Дарташов, изволит ехать к голове городовых казаков Тревиню, по поручению евойного ясаула Дартан Калтыка! Пшёл вон отседа… – и с этими словами Ермолайка несильно хлестнул нагайкой охранника ворот по его бумазейной шапке.

Вчерашние холопы, а ныне «служилые люди по прибору», быстро отвели оружие в сторону, и покорно, стянув бумазейные шапки, поклонились столь знатному казаку, обнажив свои стриженные под горшок головы.

Миновав ворота и въехав в город, Дарташов очутившись на широченной, сажени в четыре, а то и пять, мощенной деревянными мостками улице. Вдоль улицы стояли строения самой разнообразной архитектуры. В основном это были, конечно же, деревянные русские избы, но порой встречались и мазанные украинские хаты. А иногда, даже натуральные казачьи курени, кои пытливый глаз Ермолайки, сразу же выделял из общей массы Воронежских домов.