Валерий Киселёв - Реквием «Вымпелу». Вежливые люди

Немного подождав, как будто разминая ноги, я вышел в салон с пассажирами и медленно пошёл посреди кресел. Большинство детей и женщин спали. Спали и многие мужчины. Те, кто обратил внимание на моё движение по салону, безразлично и спокойно смотрели мне в глаза не отводя взгляда. Всё было спокойно. Я вернулся назад, сел в кресло и только теперь меня «забил мандраж».

Я понимал, что ничего не случилось, но от произошедшего всё внутри меня кипело и клокотало. Сердце стучало, как бешеное. Выпросив у полковника сигарету, двумя затяжками её прикончил. Скорик, наоборот, успокоился. Всё произошло на его глазах. Как будто бы от толчка самолёта в воздухе вошедший человек упал, его нежно подхватил случайный пассажир, оказавшийся на пути. Отряхнули, похлопали по плечу, пожали руку и осторожно проводили обратно… Полковник осознал и понял: «Просто так захватить самолёт, а тем более его куда-то угнать, не удастся…» После чего он достал ещё одну сигарету и выкурил её уже с удовольствием.

Самолёт продолжал ровно гудеть, пробираясь сквозь плотные облака.

Вышел командир корабля.

– Кабул не принимает. Очень плотная облачность… Будем садиться в Ташкенте. – А затем, склонившись ко мне, проговорил: «Как будто вы накаркали плохую погоду… Да я шучу, шучу!»

Нам пришлось уныло согласиться. Солнце постепенно переместилось на другую сторону борта. Если оно светило справа и сзади, то теперь слева. Всё остальное внешне осталось прежним.

Когда сели в Ташкенте, афганцы с удивлением смотрели в иллюминаторы, явно не узнавая родной Кабул. Переводчики перевели, что мы приземлились в СССР, в Ташкенте. По-моему, многие даже обрадовались: провести ещё один день и ночь у советских друзей.

Поселили всех в большой, современной гостинице в центре города. Длинные коридоры, на полу – ковры, за окнами – прекрасная, как будто весенняя погода.

Когда уже было темно, вся наша расширенная команда собралась в одном из номеров. Порезали колбасу, сыр, поломали руками лепешки – по азиатскому обычаю, поставили на стол ароматную дыню и красивый солнечно-золотистый виноград. По пиалушкам разлили с большим трудом добытую водку.

Выпили и расслабились. Лётчики молчали. Мы тоже не очень были разговорчивые. Зато прорвало полковника:

– Как вы его уделали! Ну как вы его скрутили! Мгновение и уже – всё! Если даже у них есть намерения – теперь не сунутся…

Выпили ещё и опять помолчали…

– За погибших! – Лётчики встали. Мы – за ними. Выпили не чокаясь третью. Помолчали и потянулись за сигаретами…

Разговор не получался, поэтому разошлись рано по своим номерам.

Эта ночь для меня прошла как мгновение. Закрыл глаза – темно. Открыл глаза – уже утро, за ночь даже ни разу не повернулся с боку на бок.

В аэропорт приехали и опять долго толпились на месте проверки багажа. Опять разговаривали с мужчинами. В основном обсуждали погоду, но продолжали заглядывать в глаза и искать там то, что хотели увидеть, но…

Валера обхаживал «своего бородача». На этот раз афганец был словоохотлив и рассказывал про свою жизнь и как ему нравится Советский Союз.

– Ещё бы не нравился, мы туда столько денег бу́хаем, – шептал мне на ухо Скорик, – дороги, дома строим… День в Афганистане для нашего государства обходится в 10 миллионов долларов.

– Стратегический интерес…

Подошёл командир экипажа и, глядя на наше прохождение таможни, сказал:

– Погоды опять нет, над Кабулом облачность, видимость до 100 метров… Что будем делать?

– А есть шанс изменения погоды? Ну, пока будем в небе? – спросил полковник.

– Послезавтра – Новый год! – уже вставил я. – Командир, надо лететь… Да и с этим «гостеприимством», – я кивнул на толпу, – тоже надо заканчивать.

Примерно ещё через час сидели в самолёте все на своих местах. Ревели двигатели. Лётчик радостно доложил: «Метео сообщает – есть просвет в погоде! Полетели…» Им явно тоже не хотелось затягивать этот неспокойный рейс. Да и Новый год встречать в Ташкенте…

– Борт 8701 запрашивает разрешение на взлёт… Спасибо! Взлёт!

Нас прижало к спинкам диванов от набираемой скорости. Оторвались от земли и через минуту уже были в облаках. Сначала полёт шёл нормально, а через час машину затрясло от перегрузок. Со стола даже упала пустая бутылка от лимонада и неслышно покатилась по полу. Крылья самолёта, еле различимые в облаках, ходили ходуном, как будто бы на них выдавал гопака хороший ансамбль песни и пляски… Стало жутковато…

«Хорошо, когда опасность зависит от твоих знаний и умений. А здесь – всего лишь машина и природа: выдержит – не выдержит, а ты – в коробке, и грош тебе цена, всем твоим знаниям и умениям. В случае чего…» – Мысли в голову лезли не самые приятные. Афганцы в другом салоне тоже притихли. Плакали дети от перегрузок. Мужчины перебирали чётки, молились…

Самое время что-нибудь сделать по захвату самолёта. Мы это понимали и тоже сжались в готовности как пружина…

Через некоторое время выскочил второй пилот:

– Прошли границу, – орал он нам, стараясь превозмочь натруженный шум двигателей, – но погоды в Кабуле так и нет… Был небольшой просвет минут на тридцать, но мы опоздали! Возвращаемся!

– Ну что ты будешь делать! Не хочет Афганистан наш рейс принимать.

– Точно! Кто-то из пассажиров сильно провинился перед Всевышним… Вот Он и даёт время подумать.

Самолёт трясло, а мысли становились всё мрачнее. Пришлось воспользоваться наукой наших преподавателей. А они учили: «Страх – это одно из проявлений инстинкта самосохранения…»

– Самосохранение у меня развито на высшем уровне, – думал я. – Выше – не бывает: десять тысяч метров, как высота полёта…

«Научитесь перевоплотить страх в интенсивную деятельность…» – будто кричали через грозу мои учителя.

– Какая деятельность? Ноги не слушаются…

Но я всё-таки встал и попытался пройти по коридору, самолёт трясло на разрыв… Сел рядом с побелевшим Михаилом Сергеевичем, выкурили по сигарете. Ничего не помогало… И тут нашёлся Юра, он был в таком же положении как все. И придумал… Запеть! «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», – начал он, а мы с удовольствием подхватили, – пощады никто не желает!» И сразу полегчало, и на душе стало теплей и спокойнее. Так мы вчетвером пропели, вернее – проорали, заглушая свой страх, почти до посадки в Ташкенте, пока не прекратилась эта тряска. Нам помогал в этом хоре ещё и переводчик. Успокоились только на земле. А о нашем «хоре» со смехом вспоминали вечером в гостинице.

«Приземлившись» в том же номере, в этот раз выпили крепко. Сначала долго разговаривали, разделившись на пары, о жизни. Я с наслаждением слушал полковника. Он рассказал практически всю свою, уже долгую жизнь. В свои пятьдесят восемь лет попасть после Европы на войну! Всё и тогда, и сейчас складывалось очень не просто. Он был на генеральской должности, и получение звания зависело и от этого перелёта, и от этой командировки. Именно в этом разговоре он раскрылся намного больше, чем за все предыдущие дни. Мне стало рядом с ним очень уютно, как будто бы я беседовал со своим отцом. Человек очень образованный, начитанный, проработавший в разведке длительное время. И сейчас, как-то особенно почувствовав в нас близкие души, он заговорил об одной особой ситуации. Теперь начался общий разговор.