Борис Седов - Правила боя

Себя я к слабонервным не относил, поэтому вжался в ближайшую дверную нишу и стал ждать автоматной очереди. Очереди не последовало, зато прозвучал тот же командный голос:

– Не дури, Кастет, сказано – ложись, значит, ложись!

– А если нет? – спросил я негромко.

– Бабу свою ты совсем не бережешь, не любишь, наверное, – сказал черный. – А может ты тупой просто, по жизни тупой? Слышал, у тебя в Афгане контузия была, а контузия на мозги здорово влияет.

Помимо слов черного, я внимательно вслушивался в другие шумы и шорохи, потому что такой трюк мы проходили – один человек заводит какую-нибудь увлекательную дискуссию с фигурантом, а остальные тем временем подкрадываются и под шумок – хрясь фигуранта по затылку саперной лопаткой или еще чем-нибудь вредным для здоровья. Однако никаких лишних звуков я не услышал, да и сам автоматчик, оставался на своем месте.

– Ты чего сюда приехал? – продолжал разговаривать со мной черный. – С бабой своей повидаться? Так повидался, даже поговорил маленько, теперь уезжай и делай свою работу. А баба у нас пока поживет, для нашего покоя и большей уверенности в тебе.

– Мне обещали, что она со мной вернется.

– Кто обещал, того здесь нет, да и обещалка у него уже, может, отвалилась. Поэтому слушай, что тебе говорят. Ложись и ползи потихоньку в сторону выхода, а на крыльцо выползешь, вставай и – в машину. До города тебя довезут. Кончать мне тебя никакого резона нет, но, если что, обоймы не пожалею.

– Чего ты меня на пол-то укладываешь? – он грязный, – поинтересовался я.

– А мне так спокойнее. Мужик ты, говорят, бойкий, чуть чего – в драку лезешь, – черный мужик хмыкнул. – Да и чтобы понял, кто в доме хозяин.

Я решил пока что не ложиться и нащупал за спиной дверную ручку.

Осторожно повернул ее – дверь тихо, без скрипа, отворилась. Слава немецким фермерам, не жалеющим машинного масла для дверных петель! Я сделал шаг назад и только тогда оглянулся. Комната оказалась кухней, вернее, чем-то вроде разделочной.

Вдоль одной из стен этой маленькой уютной кухни стояли огромные, до потолка, холодильники, вдоль другой тянулся длинный разделочный стол, над которым, на стене, были прикреплены специальные держатели для множества самых разнообразных ножей, от небольших, приспособленных для чистки рыбы, до огромного подобия топора, которым разрубают большие куски мяса на много мелких, умещающихся на сковородке…

В другое время я бы с интересом походил вдоль этой выставки ножей, дивясь качеству немецкой стали и угадывая предназначение того или иного предмета разделки убитых животных и рыб. Но это в другое, мирное время, а сейчас я начал свою Большую Войну и тихо порадовался внезапно обнаруженному арсеналу холодного оружия. Я выбрал несколько ножей среднего размера с острым, легко входящим в тело концом.

– Эй, Кастет, ты там уснул, что ли? – забеспокоился автоматчик.

– Думаю, – как можно громче ответил я, вернулся на прежнее место в дверном проеме и осторожно выглянул.

Стрелять ему в меня и правда никакого резона не было, но береженого Бог бережет…

– Ну, что надумал?

– Ложусь, – ответил я и действительно опустился на пол, не забыв по дороге метнуть веером три ножа.

Левая рука у меня – нерабочая, из снайперской винтовки я бы левой рукой стрелять не рискнул, но ножи – это другое дело, особенно, если до этого несколько лет бросал их справа, слева, в падении и в кувырке. Меня беспокоило только одно – не надет ли у автоматчика под черным комбинезоном бронежилет, который ножом с такого расстояния, конечно, не пробить.

Мне повезло в главном – один из ножей угодил черному в его черное горло, и не помог ему даже спрятанный под одеждой «броник». Второй нож ударил в защищенное кевларом тело и упал на пол, а третий – разбил окно за спиной автоматчика. Звон разбитого стекла оказался кстати. Дверь, откуда только что выходила Светлана, открылась, и в коридор выглянул человек, тоже в черном, но без капюшона на голове.

Повинуясь естественному человеческому инстинкту, он посмотрел не на меня, а в сторону, откуда раздался шум. Там он увидел не только разбитое окно, но и лежащего на полу автоматчика с ножом в горле. За те несколько секунд, которые ему потребовались, чтобы освоить ситуацию, я успел сделать кувырок и два больших прыжка в его сторону.

Удар правой в ухо получился смазанным, потому что незнакомец как раз начал поворачивать голову в мою сторону. Его голова от удара мотнулась в сторону, слегка ударилась о дверную притолоку и замерла, припав ухом к левому плечу. Он начал медленно опускаться на пол. Я потянул его на себя и упал рядом, прикрываясь им от возможных пуль. Стрелять из комнаты было некому, там была одна Светлана. Я выставил руку с поднятым вверх указательным пальцем.

Она кивнула и одними губами ответила – Да!

Я перескочил через лежащее тело, огляделся и после этого втащил его в комнату. То, что это был труп, сомнения не вызывало, живые люди так голову не держат, а если и держат, то очень недолго. Комната была маленькой и больше всего напоминала заводской медпункт в добрые советские времена. Мебель и стены были окрашены в белый цвет, а в углу стоял шкаф со стеклянными дверцами. Таблетки, градусники и одноразовые шприцы меня не интересовали, поэтому я не стал осматривать шкаф, зато тщательно обыскал убитого.

В карманах у него оказался добротный немецкий пистолет «ЗИГ-Зауер» с тремя запасными обоймами и пухлый бумажник, в котором, кроме денег, наверняка были какие-нибудь нужные и интересные для меня бумажки. Поэтому бумажник расположился во внутреннем кармане моей легкой летней куртки, потеснив лежащий там же сотовый. Обоймы я рассовал по боковым карманам, а пистолет взял в руки, не забыв проверить его обойму и наличие патрона в стволе. Все было в полном боевом порядке. На широком поясе у покойного висел добротный десантный нож в кожаных ножнах и со множеством полезных в боевой жизни функций. Нож я отстегнул и сунул в правый карман, предварительно вытащив из ботинок ножи, потому что они были уже не нужны.

Я выглянул в коридор, он был пуст, если не считать, конечно, лежавшего в дальнем конце автоматчика. С сожалением посмотрев на зажатый в его руках «Калашников», я закрыл дверь на внутреннюю щеколду и подошел к окну. Передо мной открылась панорама обширных, до горизонта поросших сорняками, полей. Людей, ведущих посевную или прополку, видно не было. Я распахнул створки, жестом указал Светлане оставаться на месте и выпрыгнул наружу.

Справа от меня ничего, кроме бесконечной стены, не было, а слева, из-за угла, доносились мужские голоса. Они были мне знакомы, эти мужские голоса, потому что принадлежали той троице, что привезла меня сюда, на свидание со Светланой. Недолгое размышление привело меня к мысли, что с мужиками надо кончать. Ничего плохого они мне, конечно, не сделали, один даже любезно предложил проверить мои лотерейные билеты, но, оставив их в живых, я рисковал тем, что в самом ближайшем будущем у них будет возможность сделать мне очень много плохого. И не только мне, но и Светлане, а этого я допустить уже никак не мог.