Борис Седов - Правила боя

Председателя разбудил настойчивый звонок сотового телефона. Трубка упала с прикроватного столика и спряталась в мохнатом тапке из шкуры белого медведя, но звонила настойчиво и громко.

Председатель с трудом высвободился из-под тяжелого одеяла, еле нашел телефон и был поэтому зол, как бывал зол всегда, когда в его жизни возникали нештатные ситуации.

Сейчас, на излете лет, он полагал, что имеет достаточно власти для того, чтобы строить жизнь по своему желанию. Но именно сейчас в его жизнь вторгалось все больше мелких, ничего не значащих людей, и ему, председателю, приходилось соразмерять свои поступки с их поступками и свою жизнь – с их жизнью.

– Слушаю, – сказал он в трубку и действительно стал слушать.

Через минуту он побагровел и закричал:

– Какой сухогруз? И из-за этого вы меня будите посреди ночи? Есть же люди, которые… Что значит – нет людей? Вы думаете, что говорите? А где «капитан»? А этот ваш уголовник, Кастет? Хорошо, пусть не уголовник, где он? То есть, все-таки есть шанс, что ситуация… Ладно, хорошо, звоните мне каждый час. Да, пока на трубку. Я понимаю, что сейчас ночь, но в Америке-то день, черт бы его побрал! Пока будем жить по американскому времени…

Председатель отключил трубку и положил ее на столик, рядом с очками в широкой оправе из панциря черепахи и именными часами в корпусе самородного золота. Убедившись, что все лежит надежно и не упадет даже от сильного толчка, председатель оглянулся и посмотрел на Катюшу. Девушка спала, подложив под толстую щеку пухлые, сложенные лодочкой руки и громко, спокойно сопела. Председатель вздохнул, лег в постель и уставился в потолок.

Засыпать все равно было нельзя, через час должен позвонить дежурный…

Братва потихоньку перетекла в пустой подвал, наскоро огляделась и, поскольку смотреть было не на что – вокруг ровная каменная кладка, нет ни окороков, ни колбас, честные урки обратили взоры ко мне.

Я понимал, что пора бы начаться настоящему делу, иначе кураж у братвы перегорит и при первой же стычке они или разбегутся, или полягут за несколько минут, бездарно и впустую. Но я помнил также и о трех бойцах бывшей пятерки Сажина, которые, я надеюсь, еще воевали у входа в крепость, поэтому поднял руку, призывая к тишине, и спросил у маркиза:

– Куда мы сейчас выйдем?

– В подвал, где хранится вино, – исправно перевел Шахов.

– Это я понимаю, но в каком именно месте находится вход?

Маркиз объяснял долго и, видимо, путано, потому что Шахов достал блокнот и авторучку. Я подошел ближе. Маркиз коряво, но доступно изобразил план подвала со стеллажами, где хранятся бутылки с вином, стульями и столами для дегустации вышеозначенного и стоящее в углу устройство, нечто вроде кухонной плиты, где подогревалась горячая закуска все к тому же вину.

– Здесь, – сказал маркиз и ткнул концом авторучки в дальний, за стеллажами, угол подвала.

– Хорошо, – кивнул я. – Седой, Терек – со мной… Свет здесь потушите. Чтобы наверх не светил, вдруг там темно.

Мы поднялись по лестнице и изготовились повторить тот же маневр – метнуться наверх, туда, где затаились коварные террористы и их несчастные заложники, упасть ничком на пол и оглядеться. Может быть, сразу придется вступить в бой с превосходящими силами врага. Мне уже виделось льющееся из разбитых бутылок вино, я уже слышал автоматные очереди…

Но лежать в лужах крепкого выдержанного вина нам не довелось. Когда люк открылся, над нашими головами была пустая спокойная темнота. Я придержал Седого с Тереком, вылез наружу, прижался к стене и прислушался. В подвале кто-то был, – помимо звуков, исходящих из распахнутого люка, слабо различалось чье-то дыхание, спокойное, тихое дыхание спящего или отдыхающего человека.

Я закрыл глаза, это было глупо в полной темноте, но помогало сосредоточиться, и представил себе нарисованный маркизом план. Если идти вдоль стены, у которой я сейчас стоял, то через три-четыре шага будет угол, у следующей стены стоят деревянные лавки, именно там может лежать или сидеть тот спокойный человек, что находился сейчас вместе со мной в подвале. А если идти в другую сторону, то придется миновать открытый люк, потом очень долго ничего не будет, затем – плита, о которую можно обжечься, значит, надо быть осторожней, и опять короткая, без мебели, стена до самой лестницы, у которой должен быть выключатель.

Я без проблем добрался до угла, в котором стояла плита для разогрева закуски. Плита была холодной и на ощупь отличалась от кухонных плит моего детства – вместо чугунной крышки с отверстиями для конфорок была гладкая и явно не металлическая поверхность, холодная, но маслянистая на ощупь. Значит, на этой плите что-то готовили, и не так давно, потому что негритянская прислуга должна периодически наводить порядок в кухонном хозяйстве. Хотя, может быть, у меня извращенное представление о негритянском трудолюбии, и с момента поселения мистера Рингкуотера в санаторий «Вольный ветер» они и не думали наводить порядок во вверенном им хозяйстве.

Так размышляя, я потихоньку добрался до лестницы. Перед тем, как нащупать выключатель, я погладил ее гладкие надежные ступени и почувствовал пальцами песчинки и комки земли, какие остаются от обуви человека, только что пришедшего с улицы или иного открытого пространства.

В положенном месте нашелся выключатель, я вытащил из-за пояса пистолет, осторожно, без щелчка, снял его с предохранителя, потом закрыл глаза, нажал кнопку выключателя и присел на корточки.

Свет вспыхнул, генератор загудел, я открыл глаза и приготовился падать на пол или стрелять, а может быть, делать то и другое одновременно. Однако ни того, ни другого делать не пришлось. На стоящей у стены лавке лежал аккуратно связанный веревками негр с кляпом во рту. Особой опасности он не представлял, поэтому я огляделся. Больше в подвале не было никого. Мебель и стеллажи расставлял грамотный в военном отношении человек, все пространство хорошо просматривалось и простреливалось, спрятаться было решительно негде.

– Седой, Терек, Шахов, вылезайте потихоньку!

За ними потянулась незваная пока братва, сразу проявившая интерес к стеллажам с бутылками.

– Не ваш человек, маркиз? – спросил я, указывая на связанного афроамериканца.

Маркиз присел перед ним на корточки, долго всматривался в черное лицо и сказал со вздохом:

– Нет, это не есть мой servant!

– Слуга, – объяснил Шахов, поймав мой недоуменный взгляд.

Я поднял негра за плечи и усадил, оперев о стену спиной. Он тяжело поднял веки, огляделся и, судя по всему, хотел закричать, но ему мешал кляп. Поэтому раздалось мычание нездоровой коровы, негр замотал головой и стал энергично вращать глазами. Клянусь, так вращать глазами умеют только негры, у белого человека, особенно российского, подобные движения глазами просто не предусмотрены анатомией. Я показал негру пистолет и демонстративно передернул затвор. Глаза негра остановились, он побледнел, хотя я бы не сказал, что стал белым, как полотно. Затем негр завалился на бок и закатил зрачки.