Михаил Серегин - Вторжение

Совсем иначе вел себя проводник, земляк Шпагатова. Они были не знакомы, но Шпагатов поневоле присматривался к человеку, который в некотором смысле являлся его коллегой. Правда, по ухваткам, мрачности характера и роду занятий этот человек был гораздо ближе к Али и его сообщникам. При нем были ружье и собака – ирландский сеттер, и он явно был любитель пострелять в неурочное время. Но этот человек (он носил фамилию Тарасов) был единственным, у кого рассказы Али вызывали заметное недоверие. Он ничего не говорил и молча проглатывал байки, которые преподносили у костра прибившиеся к экспедиции люди, и только все больше хмурился, поглядывая исподлобья на улыбающегося во весь рот Али. Шпагатов почувствовал в нем родственную душу и решил, что именно с этим человеком он должен поделиться при удобном случае своими сомнениями. Вдвоем они сумеют принять нужное решение.

Но прошел один день, второй, а Шпагатов так и не нашел в себе сил сделать решительный шаг. Присутствие рядом Али и прочих повергало его в ужас.

На третий день утром они должны были сниматься с места и двигаться дальше к болотам. Тарасов заявил, что путь будет тяжелым, так как идти придется практически звериными тропами, по бурелому, но часов через шесть-семь до Черной Топи они доберутся.

После завтрака все стали собираться, укладывать рюкзаки, снимать палатки и приводить в порядок поляну. Профессор категорически запретил оставлять после себя в лесу мусор, и за это Шпагатов проникся к нему уважением.

Шпагатов уже мог вполне сносно передвигаться, его беспокоила лишь небольшая хромота. Осознав этот факт, Шпагатов стал все чаще задумываться о том, чтобы, как говорится, развернуть оглобли. Ему совершенно ни к чему было идти на болота. Конечно, обратная дорога в два раза длиннее, но вернуться домой будет куда логичнее, чем шататься с незнакомыми людьми по глухим местам. Будь обстановка иной, Шпагатов непременно воспользовался бы такой возможностью и с гордостью бы рассказывал потом на работе, как путешествовал с московским профессором. Но жизнь была дороже славы. Шпагатов решил при первой же возможности незаметно смыться. Али и его корешам нужно на болота, значит, преследовать его они не должны.

Приняв такое решение, Шпагатов даже повеселел. Он уже предвкушал, как будет пробираться назад в блаженном одиночестве, не испытывая страха за свою шкуру, свободный как ветер. Возможно даже, если повезет, он сумеет найти свой рюкзак. Заблудиться Шпагатов не боялся. Али был страшнее.

Но, как это часто бывает в жизни, светлые надежды были разбиты в прах в самый последний момент. И разбил их не кто иной, как профессор Хамлясов, человек, от которого Шпагатов никакой подлости не ожидал.

А вышло все очень просто. Собирая свой рюкзак, профессор проверил лежащий в нем бумажник и поднял страшный крик. Он матерился как сапожник, и на такое необычное выступление сбежалась вся его команда. Сначала никто не мог понять, в чем дело, но профессор быстро взял себя в руки и доходчиво все объяснил.

– Какая-то подлая тварь без чести и совести взяла у меня из бумажника семьсот долларов! – громоподобным голосом объявил он, обводя грозным взглядом собравшихся вокруг него людей. – Вы можете себе представить что-нибудь подобное? Я, например, до сих пор не мог! Мне не денег жалко, хотя такую сумму трудно назвать ничтожной, а мне жаль доверия и тех теплых товарищеских отношений, которые сложились в нашем маленьком коллективе. И вот что я думаю – это каким же цинизмом и жестокостью нужно обладать, чтобы плюнуть в лицо людям, с которыми делишь кров и пищу, с которыми преодолеваешь трудности и невзгоды? Как хотите, а я не могу бросить даже тень подозрения на людей, с которыми бок о бок прошел многое, с которыми создавал наш институт. Вы знаете, о ком я говорю – это вот Вадим, это Васяткины, это Крупицын… И Визгалов всегда был с нами, и Гриша Корнеев…

– Постойте-ка, Борис Александрович! Вы практически всех тут перечислили, а моей фамилии так и не прозвучало, – звонко и с вызовом произнесла врач Шилова. – Следует ли это понимать так, что, по вашему мнению, деньги сперла я?!

– Упаси бог! – смутился профессор. – Вашу фамилию я не назвал по простой причине. Я и мысли не допускаю, что вы можете быть причастны к этому инциденту, Валентина Николаевна…

– Короче, ясно, – мрачно заключил проводник Тарасов, глядя исподлобья на всю честную компанию. – Вы тут все из Москвы пушистые, а приблуды, само собой, – воры. Только сразу предупреждаю – у меня твоих денег нет, профессор, и можешь меня с этим вопросом не кантовать. Это чтобы потом обид не было.

Хамлясову было до слез жаль денег, но ссориться с проводником не входило в его планы, поэтому он внес еще одну небольшую коррективу.

– Никоим образом не хочу разбрасываться огульными обвинениями, – горячо заявил он, глядя на Тарасова. – И уж тем более в ваш адрес, Павел Иванович! За то недолгое время, как мы с вами познакомились, я убедился в вашей высочайшей порядочности и надежности…

– Да чего там долго базарить! – вдруг вмешался в разговор Али. – Тут ведь козе понятно, кто ваш багаж шмонал, профессор! Тут дело ясное, без вопросов.

Расталкивая толпу, он вдруг решительно подошел к ничего не подозревающему Шпагатову и ловким движением запустил руку в его карман. Через секунду он уже доставал из этого кармана смятую стодолларовую бумажку. Все ахнули.

Шпагатов сначала даже не понял, что произошло. Ему эта манипуляция показалась каким-то фокусом, вроде тех, что показывают в цирке иллюзионисты. Он открыл рот и с большим любопытством уставился на купюру, которую торжественно поднял над головой Али.

– Что и требовалось доказать! – объявил Али и повернулся к Хамлясову. – Дальше пошарить, профессор?

– Ну-ка, постойте! – нахмурившись, сказал профессор и, набычившись, пошел прямо на Шпагатова.

Тот невольно отшатнулся.

– Стоять! – прикрикнул Али, хватая его за локоть. – Что-то ты больно прыткий стал, кореш!

Хамлясов подошел к ним и требовательно протянул руку. Али почтительным жестом положил в раскрытую ладонь купюру.

– Кхм! Несомненно, это мои деньги, – озабоченно пробормотал профессор. – Я всегда переписываю номера купюр, когда… Ну, неважно! Однако это лишь седьмая часть. А где же остальные, любезный? – спросил он у Шпагатова, отправляя деньги в задний карман брюк.

Шпагатов отлично знал, где остальная часть, но безмятежный взор Али, устремленный на него, убедил его, что говорить этого не нужно.

– Я… Не у меня… То есть я хочу сказать… – залепетал он.

– Говорите толком! Что такое вы несете? Я – у меня… – рассердился Хамлясов. – Взяли деньги, так признайтесь!

– Я не брал! – пискнул Шпагатов.