Макс Строгов - Противостояние. Армагеддон

За этими мыслями Александр Сергеевич так и не заметил, как доехали. Охрана быстро, чтобы не задерживать, проверила подъезд, лифт, лестницу и лестничные площадки. Попрощавшись с водителями, он поднялся к себе домой, следуя буквально за широкой спиной Герасимыча. Опять подумал: – Вот же какой преторианец!

Простился с Герасимычем и охраной и зашел в квартиру. Так закончился этот непростой рабочий день. Нет, не рабочий, а очередной день его жизни.

4

На следующее утро, в восемь часов, когда Александр Сергеевич уже находился в прихожей и готов был выйти из квартиры, раздался звонок на мобильный. В трубке голос Герасимыча: – Здравия желаю, я на площадке.

Да, – подумал Александр Сергеевич, – поистине краткость – сестра таланта.

Вышел из квартиры, пожал руку Герасимовичу, который тут же безапелляционно заявил: – Вот Павел, – указал он на стоявшего в стороне рядом с другим охранником крупного мужчину в джинсовом костюме, – он остается здесь. Будет не в вашей квартире, а поблизости. Покажите его вашим родным и скажите им, чтобы дали ему номера своих телефонов и выполняли его рекомендации.

Александр Сергеевич вздохнул, повернулся и пошел обратно домой. Он, конечно, все понимал. Спустившись вслед за Герасимычем во двор дома, Александр Сергеевич сунул ему бумажку с первым адресом, – читай, мол, в начале едем туда, – и сел в машину. Без интереса наблюдая, как собравшиеся заранее водители, выслушав Герасимыча, бросились к своим машинам с заведенными двигателями, и охрана, сорвавшись со своих точек, мгновенно влетела в машины, Александр Сергеевич думал о первой, наверняка трудной встрече. Подъехав к Отделу внутренних дел района Арбат по адресу Кривоарбатский переулок, дом 14, Александр Сергеевич приказал: – Со мной ты, Герасимыч, и двое из охраны.

Представился дежурному по отделу, показав один из документов из того большого конверта: – Старший следователь военной прокуратуры Хабаров. Мне надо видеть начальника отдела.

Войдя в кабинет, опять представившись, пожал руку предупрежденному дежурным по телефону начальнику. Затем Александр Сергеевич, достал из папки другой документ из того же конверта и сухим голосом произнес: – Мы забираем у вас Устюгова. Он – военный, хоть и в прошлом, все же убийство, пусть и непредумышленное. И заведенное на него дело прошу передать мне.

Начальник, пожилой полковник полиции, позвонил куда-то, очевидно, в военную прокуратуру и сказал: – Ну наконец-то. Я боялся, что ненароком он порвет кого-нибудь из моих. На нем два убийства. Один в машине Скорой скончался, второй – в Склифе, третьего еле откачали. Мои сотрудники в камеру бояться к нему зайти. Я сам вас провожу.

Спустившись в подвальное помещение, где находились камеры предварительного заключения, и, подойдя к крайней двери, начальник сам открыл глазок и сказал: – Полюбуйтесь, вот так и ходит, как тигр, не спит, не ест вторые сутки. Нары сорвал. Сила чудовищная. Ждали, что решетку выломает, когда увидели в глазок, как он на ней подтягивается. Убил ведь голыми руками, вроде защищая молоденькую парочку от нацменов. Ходит, ходит, упадет плашмя на пол и отжимается, потом опять ходит. Часами на полу сидит, ноги под себя, глаза закрытые, вид отсутствующий. Медитирует, что ли.

Александр Сергеевич увидел в глазок поджарого невысокого человека чуть старше средних лет, мягкими шагами пересекающего небольшую комнатку. Повернувшись к Герасимычу и своей охране, следовавшим по пятам, сказал: – В машину! И внимание, особо опасный преступник.

Приняв у сопровождавшего их местного следователя пакет с уголовным делом, тут же расписавшись и пожав начальнику отдела и следователю руку, Александр Сергеевич пошел на выход. Сев в машину, он подождал, когда выведут Устюгова, крикнул: – Сюда ведите, в мою машину. – И, подождав, когда подведут, приказал: – Сажайте сюда, рядом со мной. И идите все погуляйте. Позову. И ты, Герасимыч, тоже иди, нечего здесь пыхтеть, недовольство показывать, закрой только нашу дверь.

Повернувшись, Александр Сергеевич пристально вгляделся в невозмутимое лицо сидящего рядом с ним человека, полистал книгу своей памяти: – Да, это он, Александр Устюгов.

– Ты помнишь меня, тезка?

– Я вас еще через глазок узнал, товарищ генерал-лейтенант. Или уже не товарищ, а гражданин? Там сколько трупов образовалось? Один? Два?

Александр Сергеевич искренне расхохотался. – Через глазок, говоришь? Вначале, тезка, я выскажу тебе свое недовольство. Как можно было так опрометчиво себя проявить! Это прокол. Какие-то нацмены, калечить их, убивать. Нездорово.

– Эта нерусская, извините, мразь мало того, что хозяйничает в моей стране, но и унижает наших людей. Мальчик решил в кафе девочку угостить мороженым во время первого свидания, а тут эти, трое.

Устюгов замолчал. Застыл, только желваки ходили под темной, дубленной ветрами всех континентов, коже. Потом продолжил: – А для чего я должен беречь себя и не прокалываться, а, Александр Сергеевич? Да, не думал я, что в военную прокуратуру поеду в сопровождении замначальника Главка генерал-лейтенанта Хабарова по прозвищу Кремень! И не догадывался, что меня так боятся.

– Ладно, тезка. Шутки в сторону. Я приехал к тебе, чтобы передать привет от Ивана Максимовича и его просьбу. Просьбу выслушать меня и согласиться помочь в важном деле. Важнее этого дела другого быть не может. Ты нужен, Саша, нужен, прежде всего, Ивану Максимовичу. И стране.

– Про страну я слышу не первый раз, – зло ответил Устюгов, – а вот Ивану Максимовичу… – Устюгов долго молчал, тоскливо глядя на спешащих куда-то людей, сидящих бабушек у подъезда дома напротив, бегущих мимо мальчишек, явно опоздавших в школу, и чувствовал, что он никому не нужен. Кроме…

– Согласен. Что надо делать? И что по поводу убийства?

– Про убийства забудь. А делать тебе вот что…

Время – предновейшее. Час "Х" минус год.

Место – город Химки. Московская область

1

Весна. Середина мая. По небу бежали облака, стараясь закрыть щедрое на тепло солнце. Легкий ветерок шевелил верхушки деревьев, пытаясь рассказать им свою историю, они же отвечали ему шелестом листьев. Ничто не предвещало обещанного метеослужбой дождя. Юрий Борисович Новиков, военный пенсионер в сорок восемь лет, невысокий, лысоватый, на вид полноватый светлый шатен, в джинсах и темно-синей тонкой куртке, сидел на скамейке центрального парка. Здесь в дальней аллее он по ежедневному обыкновению кормил голубей хлебом, принесенным с собой. Задумчиво кроша четвертинку батона, лениво думал: – Хоть о ком-то забочусь. Семьи нет, товарищи детства забылись, коллеги по службе растерялись по свету, друзей нет. Уже нет.