Хельга Мерц-Оллин - Мальчишечье море

Они вернулись домой уже под вечер, Брай был задумчив, и мне показалось, что чем-то недоволен, но я не придал этому большого значения, и зря.

А на следующий день разразился очередной скандал. Буря давно назревала в нашей семье. У нас всегда так было, раз в неделю отец устраивал грандиозный концерт, который всегда приходился на выходные. Всё начиналось с неосторожно сказанного слова, неправильно выбранной интонации и пошло-поехало. В ход шла посуда, изредка – в период сильного кипения отцовского котелка, – кухонная утварь, страдали стены, не говоря уже о нашей нервной системе. Препирательства перерастали в свару, а та в свою очередь в грызню. Причем за звук и спецэффекты отвечал отец, а мы лишь молчаливые зрители, не имевшие права вносить изменения в его захватывающее шоу.

Начиналось всё по давно придуманному сценарию: сперва мой предок орал, что все мы трое – я, Брай и мама, – дармоеды, которые ничего не делают, пока он вкалывает на работе. Назвать его службу в дорожной полиции такой уж и изматывающей, язык не поворачивался: штрафовать бабушек переходящих улицу в неположенном месте, да ловить нетрезвых водителей, – непосильная задача, ничего не скажешь. На самом деле, своего отца я давно раскусил: он вопил, как сумасшедший, и бил тарелки, срывая злобу на нас. Видимо, когда его начальство устраивало ему разнос или у него что-то не ладилось на службе, он не находил ничего лучшего, как отыграться на семье. Но его можно было понять и даже немного посочувствовать – он отдал своей работе много лет и взамен ничего не получил. В свои сорок три года он всё ещё ходил в сержантах, и на этом его карьера, скорее всего, должна была завершиться.

Батон (именно так мы с братом называли отца за глаза) в первую очередь отчитывал мать за то, что она скверно ведёт домашнее хозяйство и не занимается нашим воспитанием. Затем начинал унижать меня. Он, ничуть не стесняясь, мог обозвать меня гомиком, которого будут иметь все кому не лень день и ночь, когда я отправлюсь учиться в колледж. Что я никчёмный, не приспособленный к жизни. Размазня. Моё увлечение музыкой ни к чему хорошему не приведёт – зря трачу время. Я не могу постоять за себя и вообще идиот, каких свет не видывал. Перечислять весь список обидных ругательств, что мне приходилось выслушивать от отца, никакой бумаги не хватит. Все мои недостатки, о которых я сам не забывал ни на минуту, расписывались в подробностях, приукрашивались и раздувались до невероятных размеров.

После наставала очередь Брая. Ему доставалось меньше всех, он младший, его больше любили. Батон проходился по его увлечениям, на которые тот тратил свои карманные деньги, а потом, тыча толстым пальцем в мою сторону, объяснял моему брату, что не стоит брать пример с дылдака и нужно думать своей головой, иначе его будут точно так же унижать и вылавливать после уроков. На этом нравоучения для Брайана заканчивались, и отец вновь принимался за нас с матерью. Своего рода луп [6] Фрагмент звуковой или визуальной записи, замкнутый в кольцо (петлю) для его циклического воспроизведения. . С чего начал, к тому и пришёл. Наоравшись до хрипоты и разнеся всё вокруг, батон отправлялся в паб: залить своё горе стаканчиком виски (ему так не повезло с семьёй: жена – дура, дети – неблагодарные свиньи). Своеобразный ритуал выходного дня.

На сей раз семейные разборки начались из-за мамы. Она работала в социальной службе медсестрой и занималась тем, что ходила по домам, где жили одинокие пожилые люди, контролировала, чтобы те вовремя принимали свои таблетки, делала уколы, ставила капельницы и катетеры, измеряла им давление, помогала с уборкой и просто беседовала с ними. Старикам, живущим без родственников, многого не нужно – главное, чтобы их слушали.

Когда я был помладше и посещал начальную школу, мама частенько брала меня с собой (потом эта привилегия принадлежала исключительно Браю). И я вместе с ней выслушивал их истории, как они когда-то были молодыми. Глядя на их морщины, беззубые рты и жиденькие волосики, сквозь которые просвечивала необычная, по сравнению с их лицами, гладкая тонкая кожа, мне с трудом верилось, что много лет назад эти древние старики и старушки учились в школе, в университете, мечтали, пели, танцевали, любили и были любимыми.

У отца возникли серьёзные вопросы относительно того, почему мама стала частенько задерживаться на работе. И действительно, всю последнюю неделю она возвращалась домой уже после семи вечера, приходила уставшей, объясняя это своей занятостью – ей поручили опекать слишком много стариков. Высказав свои претензии по этому поводу и выслушав от мамы её оправдания, батон, не найдя больше других слов, набросился на неё с кулаками. Вот на это мы не могли смотреть спокойно, и вступились за мать. Я вцепился в отца сзади, пытаясь скрутить тому руки. Мой восьмилетний брат повис на нём, обхватив его шею, но наших хилых сил не хватило, чтобы удержать разъярённого громилу ростом за шесть футов.

В беспечном радужном детстве у нас с Брайаном был свой уголок, своего рода укрытие на время отцовского урагана. Тогда мы его ещё боялись и считали, что он прав. Раньше в глубине нашего заднего дворика находился сарай, где отец держал инструменты и садовый инвентарь. Осенью туда убирали на хранение два велосипеда: один мой – ярко синий пешли, второй – трехколёсный чоппер , принадлежащий Браю. При первых признаках назревающей бури я хватал хныкающего брата в охапку и нёсся к гостеприимно распахнутой дощатой дверце, за которой нас укрывал полумрак, пропахший краской, удушливой пылью и сухой травой. Мы сидели там, пока нас не звали обратно. Иногда я, набравшись смелости, ходил в разведку: заглядывал в кухонное окно или пробирался в холл через парадный вход. С тех пор многое изменилось. Сарай снесли, и теперь на его месте располагалась оранжерея – подобие зимнего сада, да и мы больше не прятались, а смело бросались в бой. Но кое-что осталось по-прежнему: все мы до сих пор нуждались в месте, где можно отдышаться и набраться сил.

Пока мы втроем возились и кричали друг на друга, мама спустилась в подвал и закрылась в небольшой прачечной, оборудованной стиральной машиной и сушилкой. Она часто так поступала, когда обстановка в доме накалялась до красного уровня , и вообще проводила там много времени. Просто молча уходила, предоставляя нам право самим разруливать обстановку.

Итог нашей схватки был плачевен: мне разбили нос, а Брая отшвырнули к стене, как щенка. И нам пришлось с позором покинуть поле неравного боя.

– Чёртовы выродки! – неслось нам вдогонку. – Мел! Вот так ты воспитываешь наших сыновей! Эти бестолочи…

Последние слова поглотил звон разбитой посуды. Отец остался один и принялся крушить, уже в который раз, кухню. Что-то металлическое упало с грохотом на пол, и раздался рёв. Прекрасно, пусть сломает себе руку или отдавит пальцы, а лучше проломит свою голову.