Геннадий Перминов - У беды глаза зелёные…

– Геньша, выпил бы.

– Говори дед, я выдержу, – я отстранил стакан. Одну за другой курил сигареты.

– День рожденья твой, да год, как призвали тебя, ну и решили мы отметить маленько. Я с бутылкой пришел, мяса им принес, лося я тогда завалил.

Дед Степан смолк, на глазах его показались слезы.

– Накрыли стол, выпили, тебя всё вспоминали. Люська письмо последнее от тебя читала, плакала, видно прощалась. Бабы-то пригубили только, остальное я уговорил. Уж к вечеру домой собрался.

Видно, тяжело было говорить старику, потому что подошло время его исповеди.

– Тучи низко так висят, аж за церкву цепляются. Ветрище поднялся, страсть какой, а дождя нету. Я пришел и спать завалился, а проснулся от шума, гляжу Шурку, матушку твою заносят.

– Беги, – кричат, – Степан, пожар там сильный и Люська в горящем доме, – он заплакал навзрыд. – Какой из меня бегун? Семьдесят лет да ноги деревянные. Дошкандыбал пока, а ваш дом уже догорает и толпа возле него. Растолкал я, а Люська лежит на земле, – он замолчал, видимо, осмысливая всё заново. – Лучше бы я этого не видел. Лицо, как маска, обгоревшее, стянуто. Ресниц и бровей нету, от волос клочья остались, одни глаза светятся. Меня узнала, потянулась ко мне:

– Деда, – говорит, а на губах пузырьки кровавые лопаются, – ты Генке скажи, что любила я его всю жизнь и вот умираю.

Тут она выгнулась вся, видно от боли, с трудом прошептала: «Умираю… любя…», – и обмякла сердечная и глаза свои зеленые закрыла.

Дед плакал, не стесняясь меня, и сквозь рыдания я различал:

– А тут и скорая с пожаркой подъехали, врачи – к Люське, ан поздно. Подходит ко мне молоденькая врачиха и говорит, вот, мол, из руки девушки достала, и протягивает мне обгоревшую фотографию, да вот она, – он немного успокоился и, порывшись в пакете, протянул мне снимок. Я сразу узнал его. Это был наш выпускной. Люська хоть и была нас младше на год, но на правах нашей подруги была с нами. Начали фотографироваться. Сначала всем классом, потом втроем. Потом Люська подошла ко мне и смущенно спросила:

– Ген, давай вдвоем!

Я неопределенно пожал плечами и согласился. Люська прижалась ко мне и, возможно, тогда я впервые почувствовал в ней женщину. Я невольно отстранился от её гибкого тела, а Люська бросила на меня язвительный взгляд, который запечатлел фотограф и который был на Люськиной фотографии. В тот же вечер у нас с Серегой состоялся тот памятный разговор.

– Да, фотография-то эта самая, а на Шуркин памятник я в конторе выпросил.

Ну, тут я побежал к своему дому, к Шурке, чтоб упередить, чтобы не сказал кто. Глянь, а там Нинка моя уже сидит и всё твоей матери по полочкам раскладывает – как да что. Нинке-то я пинка под зад, а Шурка тихо мне говорит:

– Степан, подай мне икону Пресвятой Девы Марии, волю хочу последнюю сказать.

Подал я икону, а она говорит мне:

– Встань на колени и поклянись, что не напишешь ты Генке про Люську, не выдержит он этого… Любит он её по-своему, хотя сам этого еще не понимает. Кабы не натворил чего!

Потом поцеловала икону и умерла тихо, как и жила, – закончил дед свой скорбный рассказ.

Я вспомнил последнее распечатанное письмо.

Пожевав губами, дед снова заговорил:

– Похоронили их 9 мая. Солдаты приезжали, офицеры, из автоматов стреляли. Там, – он показал рукой, – солдат лежит, рядом мать солдата, здесь – мать солдата, рядом опять же… – он споткнулся и вопросительно посмотрел на меня.

– Жена солдата, – закончил я. Зная возможности конторы, я не сомневался, что штамп регистрации с Таровой Людмилой Викторовной будет стоять у меня в паспорте в ближайшее время.

– Как она погибла? – тихо спросил я.

– Люська под вечер полоскать на речку пошла. Сперва церква загорелась, видно, пацаны курили, баловались, а там ведь помету полно птичьего. Пока Люська подбежала к церкви, огонь на Серегин дом перекинулся, а ваш-то рядом, как свечка вспыхнул. Все мечутся, а заходить боятся. Кровля пылает, стены занялись, Люська и сиганула в окно. Матушку твою с большим трудом вытащила, а сама обратно метнулась. Сперва-то не поняли, зачем, а когда фотографию увидели, догадались.

«Тебе работа всегда найдется!», – промелькнули в голове слова лейтенанта.

«Ребеночка бы мне от тебя, сыночка», – прошептали Люськины губы с фотографии на памятнике.

Здесь мне больше делать было нечего. Я велел деду распутать проволоку, а сам, захватив бутылку с остатками водки, направился к могиле друга. Постоял, мысленно простившись, затем вылил водку на могилу Сереги и, поцеловав их фотографии, вернулся. Дед распутывал проволоку и бормотал:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.