Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

Субботнее утро оно и есть субботнее.

Хорошо бы выспаться, но о встрече просил Суворов, поэтому Сергей появился в кафе при автозаправке точно в девять утра, благо, спозаранку, но ко времени позвонил Мишка Чугунок, хряк окабанелый, неистовый – давний приятель, ныне активно бегающий от кредиторов.

«Привет, Серега! Не спит соловей томский?… – Артикуляция у Чугунка была необычная, торопясь, он некоторые слова произносил невнятно. – Вопросами меня не томи, – (Сергей и не собирался томить его вопросами), – я к тебе издалека. Сам буду говорить, время денег стоит. Дело тут у меня наклюнулось, весь на старте. Если всё хорошо пойдет, через месяц подарю Суворову одну книжку. В Омске присмотрел. Из библиотеки Мартынова. Слышал про такого? Да нет, не тот, который убил Лермонтова, брось прикалываться, – заржал Чугунок, он любил шутку. – Книжка называется „Цоца“, в ней всего двенадцать страничек. Суворов такие любит. Говорят, что в России таких книжек сохранилось штук пять. Вот и подарю Суворову „Цоцу“, пусть радуется, нормальный человек все равно в ней ничего не поймет. Это тебе не туалетная бумага с переводными картинками. А то привыкли: „Мишка дурак! Мишка дурак!“ А какой Мишка дурак? У Мишки просто жизнь нервная. Сегодня Мишка здесь, завтра там. Занимаешься бизнесом с уважением к людям, а тебе все время твердят, что завтра придет дядя со звездой на шапке и с револьвером в крепкой руке, и все отнимет. Не спорь, у Мишки не слабая жизнь».

«А я и не спорю, – усмехнулся Сергей. В наклюнувшееся Мишкино дело он не верил. – У тебя что, опять облом?»

«Да нет, я весь на старте, – стоял на своем Чугунок, он не любил длинных бесед. – Мне бы тут деньжат для начала…»

Ну и так далее.

Чугунок всегда звонил в неурочное время, чаще всего под праздники. От души поздравлял с полузабытым Днем рыбака, или с совсем уже позабытым Днем танкиста, а то и с праздником Великой Октябрьской Социалистической революции. Все помнил, пыхтел, торопливо выговаривал каждое слово, правда, не каждое внятно, а уж потом, как бы между делом, вворачивал просьбу. Ну, штуку там, может, две. Больше ему не надо. Он ведь весь на старте, штуки две (баксов) ему нужны для подогрева.

В принципе, Сергей никогда не отказывал Чугунку.

Но позвонив, Чугунок чаще всего надолго исчезал. Иногда очень надолго. Видимо, многочисленные рассерженные кредиторы не давали Чугунку засиживаться на одном месте. Сергей дивился: вот совсем неглупый мужик, работящий, многое умеющий, а валяет дурака, живет пустыми иллюзиями, хватается за соломинку, вновь и вновь залезает в долги, а лучше бы работал.

Как упомянутый Суворов, к примеру.

С Философом, как прозвали Суворова в дружеском кругу, Сергей близко общался с давних пор. А знал и того больше: еще с провинциального Киселевска, где Суворов после окончания Саратовского университета преподавал в Горном техникуме. Потом оба доцентствовали, уже в Томске. Философ в университете, Сергей в Политехе. Редкий человек. Случалось, что Сергей специально ходил на его лекции.

Суворовский натиск.

Иначе не скажешь.

Среднего роста человек, шатен, ничем особым не заметный, ну, может, с чуть более высоким, чем у других, лбом, немного глуховатый на левое ухо, постоянно поддергивающий полы пиджака, будто пиджак, пошитый в Лондоне, действительно мог плохо сидеть на его узких плечах, Суворов, поднимаясь на кафедру, преображался.

«Уважаемые коллеги, – сипловатым голосом обращался он к студентам. – Если мы с вами правда живем в лучшем из миров, то каковы же другие?»

Вопрос действовал.

Философ сразу же загорался.

«А может, лучший мир существует только в нашем воображении? Может, иначе и быть не может? – загорался Суворов. – У Вольтера, помните, совсем обыкновенные дети в потрепанных одеждах, правда, из золотой парчи, играют в шары на околице счастливого города. Шары выточены из золота, изумрудов, рубинов. Даже самый меньший вполне мог бы стать украшением трона Моголов. А над просторными площадями бьют струи цветных фонтанов, поблескивает хрустальная вода, все сияет, все радует глаз. И бортики, и дно бассейнов с хрустальной водой выложены драгоценностями. Праздничная радуга, а не обыденный мир… Впрочем, – наклонял голову Суворов, – даже в самом счастливом мире непременно найдется человек, который не удержится от вызывающего вопроса. Непременно найдется человек, который заявит: ну да, все это хорошо, все это прекрасно – и фонтаны, и драгоценные камни, и золотая парча, но где тут у вас, черт побери, тюрьмы или какие-то другие заведения пенитенциарной системы? И этот человек будет прав, – восклицал Философ. – Без заведений такого рода нигде нельзя обойтись. Построив всеобщее счастье, любое общество сразу задумывается о способах его защиты. Другое дело, что мы не можем указать координат такой счастливой страны. Даже о Шамбале в древних книгах просто сказано, что она лежит где-то к северу от Сиккима…»

Философ делал очередную паузу:

«И все-таки идеальная страна должна где-то существовать».

Не было случая, чтобы Суворов забыл произнести эту сакраментальную фразу.

Впрочем, на то он и Философ, усмехнулся Сергей. Самого его занимали сейчас совсем другие вещи. Не менее интересные, кстати. Например, сильно занимали его слухи о недавнем исчезновении Олега Мезенцева.

Крупного предпринимателя Мезенцева в Томске прозвали Новый капиталист. Как ни странно, прозвище прилипло. Пресловутые пять процентов акций приватизированного предприятия «Томскнефть», в свое время распределявшиеся между директорским корпусом, принесли Мезенцеву солидный капитал. А грамотная массовая скупка ваучеров (бутылка – ваучер) и правильное их вложение в дело существенно увеличило этот капитал. Знающие люди оценивали Мезенцева минимум в миллион долларов. Действуя весьма напористо, Мезенцев скупал все – от швейных предприятий до пунктов Горбытпроката. Кое-кто не без оснований считал, что безработица в городе выросла в последний год не в последнюю очередь благодаря Мезенцеву.

И вдруг Мезенцев исчез.

Процветающий бизнесмен, существенно влиявший на жизнь всей области (и не только), исчез самым загадочным образом: утром выехал в офис и не доехал до него, пропал где-то по дороге вместе с новенькой БМВ. Водителя в тот день Мезенцев почему-то не вызвал, сел за руль сам.

Понятно, по городу сразу поползли слухи.

Кто-то якобы слышал взрыв гранаты. И не где-то, а вблизи Лагерного сада. А кто-то якобы видел, как горела на берегу Томи какая-то иномарка. Ну и все такое прочее. Только как, интересно, могла попасть иномарка на берег реки? И почему после взрыва (если он был) нигде не осталось ни мертвых тел, ни груды искорёженного металла?