Сергей Самаров - Враг мой – друг мой

Где-то вдалеке плакали шакалы. Целым хором... Шакалы всегда плачут, как дети: очень пронзительно, жалостливо, с многовековой обидой на весь белый свет, и слышно их далеко... Вообще-то, уже давно их, кажется, не было слышно... Шакалы большей частью в степях живут и редко близко к голодным горам приближаются. Здесь владения волчьи... Что волк добудет, тем и сыт, и объедков шакалу не оставляет, потому что сам всегда голоден. Но иногда, как умные люди говорят, популяция слишком уж сильно увеличивается, и тогда наиболее слабых гонят подальше. В данном случае, подальше – это прямиком в сторону гор, потому что больше некуда. В противоположную сторону шакалы не ходят, потому что там людей много, там города, а вокруг городов голодные собаки, которые еще страшнее людей, они многому от тех самых людей научились...

А люди не любят плач шакала. Люди самих шакалов не любят за назойливость и трусость, за неприглядный внешний вид – облезлые, издерганные блохами бока и всегда поджатый хвост. Шакалы – жители равнин. А горцам волки ближе и понятнее... Только в отличие от волков люди на шакалов внимание обращают больше. Волк только одним рыком шелудивого прогонит и тем доволен останется. А люди в надоеду порой стреляют... Но тоже не всегда... Иногда бывают ситуации, когда стрелять нельзя...

Как сейчас...

– А я в прошлом году шакалу в бок очередь дал, – говорит Хамзат, – все кишки вывалил... Он упал и давай свои кишки жрать... Фу, мерзость какая... И как Аллах их терпит...

– Пусть сегодня подкормятся... – довольно заметил эмир Мовсар. – Солдатскими кишками... Мы им сегодня пир устроим... Мне не жалко...

Джамаат [1] Мовсара Байсарова занял склон неподалеку от перевала, там, где молодые елки растут среди больших камней, прямо над предпоследним поворотом дороги. Последний поворот в серпантине, как и предыдущие, не имеет над собой такого возвышения, удобного для засады и атаки, и одновременно сложного для контратаки с дороги. Тому, кто попадет здесь в ловушку, выбраться будет практически невозможно. Вверх навстречу выстрелам не прорвешься – крутизна... Сразу за дорогой обрыв, с которого лететь будешь так долго, что успеешь всех родственников поименно вспомнить и проститься... Путь только по дороге: хоть вверх, хоть вниз, но все равно без возможности укрыться...

– Шакалы сюда не поднимутся... – сказал Умар Атагиев, почесывая заживающее ухо – месяц назад шальной пулей пробило. Сейчас рана зарубцевалась, остался только заметный белый шрам, а само ухо навсегда, похоже, сделалось розовым. – Они крутизны боятся, лапы у них так устроены, что ползать любят, но не скакать с камня на камень... Да и на выстрелы не пойдут... Внизу повоют с голодухи, а подняться не рискнут...

– На выстрелы они как раз и ходят... – не согласился эмир. – Они знают, что там поживиться смогут... Умные бестии...

– Это не ум, это жадность... – стоял на своем Умар, который вообще брезговал даже смотреть на шакалов. Слишком на многих людей они походили своим поведением. Людей, которых даже вспоминать не хотелось. – А жадность никого до добра не доводила. Кто много отдает, к тому все само приходит, весь мир приходит, а кто на золоте сидит, кроме золота ничего не видит... От блеска сильно жмурится...

Только один Умар во всем джамаате и смел вслух не соглашаться с эмиром. Он по возрасту старший, и голову имеет седую, и человек уважаемый. И Мовсар никогда на Умара не сердился. И даже обращался к нему всегда, когда совет требовался, и совет всегда получал. Мовсар когда-то был старшим лейтенантом милиции и даже не в Чечне служил, а в Ростове-на-Дону. Воров ловить он умел, хотя и не любил. А воевать пришлось, когда то ли сам из ментов ушел, то ли погнали его за что-то. Приехал в Чечню, и обстоятельства так сложились, что автомат в руки взял. А потом и вообще стал эмиром джамаата... На этой «должности» Мовсар больше характером брал. Он, еще будучи ментом, власть почувствовал и до сих пор любил ее чувствовать. Но на войне одной властью не много сделаешь. И приходилось к Умару обращаться. Умар был когда-то майором ВДВ, в Афгане воевал, а после ранения инвалидность получил. Но военное дело понимал и совет дать мог всегда. И, что тоже важно, что, может быть, для Мовсара Байсарова важнее всего другого, в командиры не лез, хотя общим уважением пользовался и при желании всегда мог занять место эмира...

– Едут... – сказал Астамир Атагиев, младший сын Умара. У Астамира слух тонкий, не зря музыкой в детстве занимался, и каждый звук он издалека слышит. Пусть скрипачом Астамир и не стал, хотя преподаватель в музыкальной школе говорил когда-то Умару, что способности у его сына уникальные, но он стал хорошим часовым и отличным наблюдателем. – Далеко еще... Только-только к подъему подобрались...

– Ждем... – как-то даже радостно, с возбуждением откликнулся эмир. Глаза его, как обычно перед боем, горели. – Ждем их...

Эмир любил бой и в бою всегда был хорош. Может быть, он самым лучшим воином в джамаате был, как и полагается эмиру. Иначе что же он за эмир и откуда тогда взяться уважению со стороны бойцов, тем более когда рядом есть другие, достойные уважения. Но Умар, хотя и отличался умением, хотя и обучить других мог, для полноценного боя уже не очень годился по причине возраста. Да и здоровьем был обижен. Не зря его из армии по инвалидности уволили: контузия позвоночника – это не шутка... Да и энергией, желанием воевать сравниться с Мовсаром он не может. Умар свое отвоевал, отвоевал хорошо, о чем его боевые награды говорят, а теперь время других пришло... А единственное слабое место эмира Байсарова как командира Умар умел восполнить своим опытом: когда требовалось спланировать операцию, выбрать место, просчитать все варианты, то без помощи старшего Атагиева Мовсар обойтись не мог. Он сам это хорошо понимал, и потому Умар Атагиев был в джамаате на особом положении.

– К первому повороту подошли... – сообщил Астамир. – Поворачивают медленно... Вообще едут медленно...

– Они опасаются там засады... – сказал старший Атагиев. Со знанием дела сказал. Он заранее предупреждал, что внизу федералы будут опасаться засады.

Сам Мовсар никогда бы не выбрал такое место для внезапной атаки. Он всегда предпочитал прятаться так, чтобы издали заметить приближение противника, а не ловить короткий момент его появления... Чтобы стрелять, заранее выбрав цель, а не искать эту цель второпях... Можно было бы там, внизу, засаду устроить... Конечно, там противнику и обороняться удобнее, и плотным огнем на плотный огонь ответить можно. Но, как считал Мовсар, если сразу плотность огня довести до предельной интенсивности, федералы ничего предпринять не сумеют. Они испугаются... Они в панике будут метаться... А при испуге, при панике, когда голова ни у кого не соображает и только ищешь место, которое, как кажется, может тебя спасти, сложно организовать оборону.