Стивен Лезер - Выстрел издалека

Колеса «Боинга-737» коснулись посадочной полосы. Самолет медленно покатился к зданию аэровокзала, сверкающему в лучах полуденного солнца. Пассажиры салона первого класса начали отстегивать ремни, хотя самолет еще не остановился. Темноволосая стюардесса поднялась со своего места и подошла к креслу «3В». Склонившись с профессиональной улыбкой над сидевшим в кресле мужчиной, она спросила:

– Мистер Ахмед?

Пассажир продолжал читать, делая вид, что не слышит. Стюардесса повторила вопрос. На этот раз мужчина посмотрел на нее и кивнул. На вид это был типичный пассажир первого класса: средних лет, полноватый, он производил впечатление человека, смертельно уставшего от воздушных путешествий. Во время полета он почти не притронулся к предложенной еде и нетерпеливым жестом отказался от дополнительного подголовника. Все три часа перелета провел, уткнувшись в «Уолл-стрит джорнэл».

– Мистер Ахмед, пилот просил вас задержаться в самолете после того, как все пассажиры выйдут, – обратилась к нему стюардесса.

Похоже, тот вовсе не был удивлен подобной просьбой. Он только спросил:

– А как насчет моей семьи?

Сидевшая рядом с ним женщина значилась в документах его женой, как и у мужа, у нее был йеменский дипломатический паспорт. Кресло в следующем ряду занимала пожилая седая женщина, очевидно, его мать, а места через проход – двое детей. У них тоже были йеменские дипломатические паспорта.

– Мне очень жаль, сэр, но им также придется задержаться.

Мужчина кивнул.

– Понятно, – сказал он спокойно. – Может быть, вы сообщите об этом моим детям, а я поговорю с матерью?

Пока стюардесса разговаривала с детьми, Ахмед, обернувшись, объяснял ситуацию пожилой женщине. Эльба Мария Санчес уже привыкла к ожиданию в самолетах, пока иммиграционные власти того или иного государства совещались, стоит ли пускать в их страну ее сына. Семье уже было отказано во въезде в большинство стран Ближнего Востока. Восточная Германия и Венгрия, прежде бывшие спасительным убежищем, тоже отвернулись от них, стараясь доказать свою приверженность к капитализму.

Самолет быстро опустел. Стюардесса предложила Ахмеду выпить, чтобы скрасить ожидание, но тот отказался. Вместо этого он достал номер «Ньюсуик» и начал листать его.

– Всегда одно и то же, – с горечью произнесла его жена. – Этим людям должно быть стыдно, у них нет никакого чувства благодарности. Поступать так после всего, что мы сделали для них!

– Сохраняй спокойствие, Магдалена, – сказал Ахмед, не отрываясь от журнала.

– Спокойствие? Ну конечно. Я была спокойна и в Триполи, и в Дамаске, и во всех других аэропортах Ближнего Востока. Да посмотри, Ильич, мы больше никому не нужны. Мы стали неудобны.

– Тише, – ответил тот спокойно. – Ты расстроишь детей.

Женщина собралась было возразить, но тут в дверях появился невысокий невзрачного вида человек в темном костюме, держащий в руках блестящий черный портфель и нервно теребящий усы. Приблизившись к Ахмеду, он назвал свою фамилию – Хатами, но не сказал, какую службу представляет. Вошедший предложил перейти в салон бизнескласса, где будет удобнее поговорить, и Ахмед пошел вслед за ним по проходу. Дети с беспокойством смотрели на мужчин. Отец ободряюще им подмигнул. Хатами посторонился, чтобы дать Ахмеду пройти, и задвинул за собой синюю занавеску. Ахмед сел на сиденье рядом с проходом, а Хатами устроился напротив, примостив портфель на коленях. Похоже, он чувствовал себя неловко, на носу у него выступила испарина.

– Ваш паспорт, пожалуйста, – обратился он к собеседнику и протянул руку.

Ахмед вынул паспорт из внутреннего кармана пиджака и передал Хатами. Тот полистал его, обратив внимание на множество виз и въездных штампов. На первой странице значилось имя владельца: Наги Абубакир Ахмед. Фотография запечатлела человека, сидевшего сейчас перед Хатами: редеющие волосы, густые черные усы над полными губами. Двойной подбородок наводил на мысль о том, что его обладатель отдает должное дорогим ресторанам.

– Вы Ильич Рамирес Санчес?

Пассажир кивнул.

– Женщина, путешествующая с вами, – Магдалена Копп?

Опять кивок.

– Мистер Санчес, меня попросили задать вам ряд вопросов, прежде чем наше правительство решит, может ли оно удовлетворить вашу просьбу о предоставлении политического убежища.

Санчес ничего не ответил. В темных стеклах очков собеседника Хатами видел собственное отражение, что вселяло в него чувство неуверенности. Он достал из кармана большой белый платок и вытер лоб.

– Вы жили какое-то время в Дамаске, не так ли?

– Да, – ответил Санчес.

– Куда вы переехали потом?

– В Ливию.

– Ливийцы не разрешили вам остаться в их стране?

– Вы хорошо информированы, – произнес Санчес.

– Из Ливии вы вернулись в Дамаск?

– Да. Первым же зарубежным рейсом.

Хатами кивнул, еще раз вытер лоб и засунул платок в верхний карман пиджака.

– Где ваш капитал?

– Капитал? Не понимаю.

– У вас есть деньги?

Санчес улыбнулся:

– Да, конечно. За мою работу хорошо платили.

– Где вы их храните?

– В основном в Швейцарии. Кроме того, в моем дипломатическом багаже миллион долларов. Уверяю вас, я не стану обузой.

Хатами нервно усмехнулся.

– Прекрасно. Мое правительство очень обеспокоено вашим прошлым, мистер Санчес. Ваши… как бы это выразиться… подвиги хорошо известны и привлекают к вам всеобщее внимание. Нам хотелось бы знать, расстались ли вы с вашим террористическим прошлым.

Санчес вздохнул.

– Я ищу место, где можно было бы жить спокойно. Прошлое – это прошлое.

Хатами кивнул и опустил глаза, чтобы не видеть своего отражения в стеклах очков.

– Значит, вы больше не считаете себя террористом?

– Вот именно, – сказал Санчес.

– Так, – протянул Хатами. – Жаль, очень жаль.

Он поднял голову, и в его глазах появился ястребиный блеск.

– События могут измениться так, что в будущем нам понадобится человек, обладающий вашими талантами.

– Ясно, – проговорил Санчес и снял очки. Взгляд его карих глаз был на удивление мягким и веселым. – С этим проблем не будет. Я думаю, те, кто предоставит мне убежище, могут рассчитывать на некоторые услуги с моей стороны.

Хатами с улыбкой кивнул. Он ожидал, что разговор с Ильичом Рамиресом Санчесом будет тяжелым. Однако оказалось, что с человеком, которого весь мир знал под именем Карлоса Шакала, удивительно легко иметь дело.

Сквозь стекло кабины своего самолета «Сессна-172» Джим Митчелл любовался ясным голубым небом. Прекрасный день для полета! Только кое-где в вышине проплывали редкие пушистые облачка, но на такую высоту одномоторная «Сессна» подняться не могла. Примерно в восьми милях к северо-западу виднелась посадочная полоса, расположенная почти перпендикулярно курсу «Сессны». Самолет был отлично подготовлен к полету, качки совсем не ощущалось, а для поддержания курса достаточно было слегка коснуться штурвала. Митчелл, почувствовав на себе взгляд жены, повернулся. Она улыбнулась и подмигнула ему. Он улыбнулся в ответ.