Сергей Зверев - Граница на замке

Харс тем временем беседовал о чем-то с одним из своих людей и, похоже, временно не интересовался действиями Батяни. Дальше Лавров осмотрел все то, что находилось в окопе, у тел погибших.

— Ну, вот видите, майор, — снова подошел к нему Харс, — все эти вещи кавердинские. Документы вы уже видели, а вещи еще раз свидетельствуют, кем же были эти субъекты.

— А вот это что такое? — Батяня извлек из окопа сумку.

Затрещала «молния», и майор принялся извлекать на свет какие-то странные предметы. Среди них особенно впечатляла «обувь» — муляжи когтистых, но похожих на человеческие лап.

— Неплохие тапочки, — задумчиво сказал комбат, осматривая необычные вещи.

— Теперь мне все окончательно ясно, — заключил Алхан, — вот и разгадка недавней кровавой истории.

— Это вы о чем?

— Это они убили тех отдыхающих на пикнике в горах и специально оставили следы этими вот «лапами» на земле, будто бы орудовал снежный человек, — Харс потряхивал «тапочками», что-то соображая, — да и цель понятна: хотят подорвать туристический бизнес. Уж кому-кому, а кавердинцам это очень надо.

— Ну, а вообще, что у вас говорят о снежном человеке? — поинтересовался Батяня.

— А вы что, майор, поверили в эти истории? — насмешливо хмыкнул Харс.

— Нет, просто интересно.

— Таких историй у нас десятки, а то и сотни. Ну, если хотите… — усмехнулся артвинец, — обычно его характеризуют ростом со среднего человека, все тело покрыто недлинными, в три-четыре сантиметра волосами. Брови густые, черные, на лице волосы короче и реже, чем на теле… Причем чаще всего, что бросалось в глаза или, вернее, в нос — запах.

— Не амброзия?

— Да, чуть ли не самое важное, что все «очевидцы» отмечали: больше всего его характеризует не разрез его глаз, не дикий, звериный взгляд, ни с каким другим не сравнимый, а его зловонный запах. Сама его фигура не совсем похожа на человеческую — ноги и руки длиннее, чем у человека…

— Все, кто его видел, говорят, что он ростом метра два с половиной, — продолжил рассказ Карда. — Иногда, конечно, смешно бывает: заявит такой очевидец о том, что лицом к лицу столкнулся с пятиметровой волосатой дамой, а потом после расспросов выясняется, что это — иллюзии, усугубленные принятием излишнего количества вина. Так что легенд у нас очень много на эту тему.

Батяня слушал, и, несмотря на то, что на его бесстрастном лице сейчас не выражалось никаких эмоций, человек, хорошо знающий его, мог бы понять, что он о чем-то напряженно думает. Но Харс к числу таких людей явно не относился.

— …в легендах, которые дошли до нас из древности, сведения о снежных людях страшно преувеличены. Так, древние греки называли их циклопами огромного роста. Интересно, что на Кавказе тоже есть легенды об одноглазом и одноногом существе. Люди видели снежного человека обычно издалека. Глаза у него очень близко посажены, да к тому же светятся красноватым светом — вполне могло показаться, что у него один глаз.

— Короче говоря, можно бесконечно об этом рассказывать, — махнул рукой атташе, — главное, что все хорошо закончилось. А так, конечно, неприятно, что бандиты сумели пройти через ваши посты. Узнай об этом наверху — неприятностей не оберешься.

— Ну, я думаю, что мы не будем заострять внимание на таком упущении десантников, — сказал Алхан, — они ребята хорошие, а ошибок у кого не бывает… Правда, майор?

Батяня неопределенно покачал головой, наблюдая, как эта парочка «набирает очки». Да, выходило все так, что и жизнь они ему спасли, и прокол его спрячут…

— Это не муляж, кожа и когти настоящие, — заявил он, продолжая разглядывать найденное в окопе.

— Вы так считаете? — прищурился атташе.

— А зачем нам гадать? — пожал плечами Батяня. — Думаю, среди нас есть специалист. Он-то и разберется.

Окончив осмотр, все спускались к дому. При попытках продолжения разговора Батяня отделывался односложными «да» и «нет», и «сладкая парочка», поняв, что майор не в настроении, заговорила о чем-то своем, идя позади. Во дворе к Лаврову бросилась взволнованная Кречинская:

— Ну что? Я так волновалась…

— Как видите, все живы, — усмехнулся он, — потери понесла только вражеская сторона. А у меня к вам вопрос профессионального свойства.

— Тогда идемте в дом.

Оказавшись в кабинете, Батяня подал Тамаре странную «лапу»:

— Не совсем понятно, что же это такое. Надеюсь, что вы, как специалист, меня просветите.

— Это конечность гориллы, — уверенно заявила женщина, бросив беглый взгляд на «трофей». — Наверняка принадлежит одной из обезьян, застреленной тогда, в начале девяностых.

— Вот как? Весьма интересно… — наморщил лоб Батяня. — Ну, что ж, к сожалению, нам пора.

Естественно, о продолжении банкета речь уже не шла.

— Да, как неловко получилось, — сокрушенно развел руками Даратол, — такой вечер нам испортили, сволочи…

— Ничего, мы оценили гостеприимство, — отозвался Батяня.

— Надеюсь, мы еще увидимся. Где я живу, вы знаете. — Тамара на прощание подала ему визитную карточку с номерами телефонов.

— Всего наилучшего! — Распрощавшись с хозяевами вечера, офицеры под руководством Батяни отбыли восвояси.

На посту царила глубокая тишина. Караул в полном составе предавался сну, нарушая самым возмутительным образом устав караульной службы, где недвусмысленно говорится о том, что сон на посту — преступление. Старослужащие-«деды» были спокойны, что молодой несет охрану, и «придавили массу».

Ну, а Степченко, в свою очередь, тоже отошел в объятия Морфея. Проявив недюжинную изобретательность, он спал в своеобразной позе, повиснув на автомате. Со стороны, да еще и в темноте, можно было подумать, что часовой бодрствует, недремлющим оком обводя окрестности на предмет обнаружения какого-нибудь лазутчика, диверсанта или на худой конец просто нарушителя. Впрочем, пока что некому было наблюдать за солдатом и присматриваться, исправно ли тот несет службу.

Легкий ночной ветерок слегка покачивал дерево, растущее рядом, а Степченко в приятной дремоте видел свою девушку. В армии солдат чаще всего и видит во сне объект своей сердечной привязанности (если таковой имеется), с которым его разлучил на время призыва долг Родине.

На гражданке судьба Степченко складывалась совсем неплохо. Нет, он не принадлежал к когорте «золотой молодежи», к тем, у кого уже при рождении дальнейший жизненный путь ясен и четок, как прямая линия в геометрии. Его родители были совершенно обычными людьми: мать — учительница, отец — мастер на заводе. Но сын, с детства имевший тягу ко всякой механике, быстро понял, что же его интересует в жизни. С малых лет он «зависал» в гаражах, наблюдая за тем, как владельцы авто чинят своих железных коней. Затем стал подавать ключи и понемногу начал осваивать это ремесло. После школы Степченко поступил в соответствующее училище, где окончательно сделал свой выбор. И действительно, автомехаником он оказался, что называется, от бога. Поэтому он твердо знал, что по возвращении из армии его дела пойдут нормально, причем благодаря собственным способностям.