Александр Тамоников - Признание моджахеда

Дамири развел руки в стороны:

— Ну что ж! Если ты настаиваешь, Абу… я выскажу свое мнение!

Наркобарон отпил глоток чая.

Хадрияр принес контейнер со спутниковой станцией и отошел на прежнее свое место. Скрестив руки, застыл, глядя на действия своего начальника.

А тот достал трубку, выставил толстый, короткий стержень антенны, набрал длинный номер.

Ему ответили примерно через минуту.

Дамири приложил к уху выносной динамик.

— Здравствуйте, господин Туркин! Узнали?

— Исмаил-Хан?

— Узнали! Как ваши дела, Борис Анатольевич? Вы получили мой сюрприз?

— Получил!

— Ну и как он вам? Не правда ли впечатляет и… заставляет задуматься над тем, насколько хрупка человеческая жизнь?

— Да уж, впечатляет. Не пойму только, зачем вы убили Дольского?

— Нет, Борис Анатольевич, это не я, это вы, ваше упрямство и ваша недооценка серьезности положения заложников убили господина Дольского. Я стал лишь оружием в ваших руках!

— Что с моей дочерью?

— Условия содержания, по понятным причинам, весьма жесткие. Валентина Борисовна вынуждена почти все время проводить в яме. О каких уж тут условиях можно говорить. Но жива, здорова, пока еще в своем уме. Питание скудное, лепешки да вода, но опять-таки во всем этом виноваты лишь вы один. Ваше ослиное упрямство.

Туркин потребовал:

— Я хочу поговорить с дочерью!

Исмаил-Хан усмехнулся:

— Объяснимое желание. И я, пожалуй, пойду вам навстречу, но только после того, как вы сообщите мне о том, что у нас насчет перевода денег на мои счета?

— Я переведу указанную сумму на ваши счета. В ближайшие сутки. Уберите дочь из ямы, обеспечьте ей нормальные условия.

— Ну сутки, скажем, она потерпит, а как только деньги поступят на счета и я сниму их, так отправлю Валентину в Россию. Питание будет улучшено. Я рад, что в конце концов вы приняли правильное решение. Надо было сразу соглашаться на все мои условия, и тогда жил бы Дольский, и ваша дочь уже находилась бы дома.

— Я не мог раньше перевести деньги!

— За что и поплатились. Впрочем, какое вам дело до какого-то нищего оператора? Но ладно, жду перевода и еще раз предупреждаю, если до меня дойдет хотя бы слух, что вы там в Москве собираетесь обмануть меня, ваша дочь тут же погибнет. Это все. После получения денег я свяжусь с вами, и мы обсудим порядок и способ переправки Валентины в Москву. До свидания, господин Туркин.

— До свидания, Исмаил-Хан!

Хозяин крепости отключил телефон, бросил трубку на топчан. Взглянул на Дамири, также отложившего в сторону динамик:

— Ну что, Омар, каково твое мнение по поводу поведения Туркина?

— Слишком уж он спокойно разговаривал с тобой. И о выкупе говорил как о чем-то несущественном.

— Да что для него какие-то миллионы, если он ворочает миллиардами.

— Много денег, как ты, Абу, знаешь, не бывает, и, как правило, чем богаче человек, тем он жадней. Но, в принципе, ты прав, он смирился с мыслью о том, что придется расстаться с определенной суммой. Дочь для него, видимо, дороже.

Исмаил-Хан спросил:

— А как насчет того, связан ли Туркин с ФСБ?

— Не знаю, не знаю! Если тебе удастся свободно снять деньги со счетов, то не связан, если же… не знаю. Сейчас я уже ничего не могу утверждать.

— Все будет так, как я задумал, Омар! Не сомневайся!

— Я только порадуюсь за тебя!

Хадрияр доложил, что шашлык готов.

Исмаил-Хан приказал подать кушанья.

После шашлыка араб поторопил Дамири:

— Я хотел бы взглянуть на товар!

Исмаил-Хан крикнул помощнику:

— Хаджи, передай Натанджару, пусть выведет во двор пленницу!

— Слушаюсь, саиб!

Валентина с трудом поднялась из ямы по веревочной лестнице, стрессовое состояние и голодовка ослабили ее организм, но Туркина еще держалась. Во дворе, выйдя из темного бункера на залитую солнцем улицу, Валя поднесла руки к закрытым глазам. Затем опустила их. Привыкнув к свету, посмотрела на троицу, восседавшую на топчане. Обратила внимание на мужчину в арабской одежде. Тот пристально и изучающе осматривал ее, словно раздевая взглядом. Женщина машинально прикрыла грудь и поправила одежду. Араб между тем встал, подошел к Туркиной. Обошел ее, присел, рассматривая икры ног. Поднялся, провел рукой по волосам. Валентина тут же дернулась в сторону, но араб не дал ей сдвинуться с места, захватив в кулак пучок белокурых волос. Впрочем, он тут же отпустил ее. Отошел, еще раз посмотрел на фигуру женщины, повернулся к топчану:

— Достаточно! Можете увести ее!

Исмаил-Хан подал рукой знак коменданту, и тот вернул Туркину в бункер.

Араб вернулся на место. Дамири спросил у него:

— Ну и как товар?

Наваф аль-Тальхуб ответил:

— Товар неплохой. Но и не дорогой. Возраст. Была бы она моложе…

Дамири воскликнул:

— Так твой хозяин Аль-Банар как раз и заказывал блондиночку лет двадцати пяти. А нашей даме и есть двадцать пять лет.

Араб пожал плечами:

— Я сказал то, что думаю. Мне нужны фотографии этой женщины! Голой, в разных ракурсах, вы понимаете меня.

Исмаил-Хан подозвал Хадрияра, что-то сказал ему на ухо. Физиономия помощника расплылась в довольной, похотливой ухмылке:

— С удовольствием, саиб! Я немедленно займусь этим!

— Фотографировать в бункере, подведя туда дополнительное освещение от генератора дизеля.

— Все сделаю в лучшем виде, саиб!

— Ты только смотри, Хаджа, женщину не трогать! Ты понял, о чем я?

— Понял саиб. Жаль, конечно, но я все понял!

Валентина удивилась, что ее осматривал араб. В голове билась мысль — зачем? Почему? Кто он такой и откуда взялся здесь? Еще больше она удивилась, когда охранник преградил ей путь к яме, приказав на ломаном русском языке:

— Стоять! Твоя ждать! Твоя еще не все сделал!

И только когда в бункер вывели две мощные лампы, а в проходе показался с современным фотоаппаратом, делающим моментальные снимки, один из головорезов Исмаил-Хана, приказавший раздеваться догола, Валентина все поняла. Требуя от отца выкуп, ее не собираются переправлять домой. Ее намереваются продать в гарем какого-нибудь шейха. И от этого у нее потемнело в глазах.

Хадрияр повторил приказ:

— Раздевайся! Быстро!

Валентина не пошевелилась.

Тогда помощник главаря банды взглянул на охранника:

— Помоги ей! Сними одежду. Всю! По лицу не бить. Если окажет сопротивление, ударь по почкам или в солнечное сплетение.

Но Туркина не подпустила к себе афганца. Понимая, что ее все равно разденут, она сама сбросила с себя одежду, с ненавистью глядя в зрачок объектива поднятого Хадрияром фотоаппарата.

А тот делал снимки, цокая языком и приговаривая:

— Вай, хорошо, ай молодец, ай какие сиськи, а какая попка? Счастлив тот мужчина, что имел удовольствие ввести между этих прекрасных ягодиц свой член. Воистину он ощущал небесное наслаждение.