Михаил Серегин - Тайна черного ящика

«Менделеев! – пронеслось у меня в голове. – Слава богу! Уж он-то что-нибудь придумает, как нам отсюда выбраться…»

Это был и в самом деле он. Менделеев сидел на металлическом, привинченном к полу табурете и смотрел на меня. Я сразу же обратила внимание, что на ноге у него – не наша шина из медицинского комплекта, а вполне профессионально наложенный гипс.

– А ну-ка, хватит киснуть! – приказал мне Менделеев и улыбнулся добро и ободряюще. – У меня тут появилась идея, как нам отсюда выбраться. Хотя, надо признаться, в ситуацию мы попали сложную… Я-то думал, они тебя не подобрали и ты пошла ко дну! Ты же сама ныла, что не доплывешь до берега. Когда нас расспрашивали с Анохиным, то порознь, то вместе, я пытался задать вопрос о тебе, но только по морде получил, когда проявил излишнюю настойчивость.

– Николай Яковлевич! – прошептала я. – Я тоже думала, что одна здесь оказалась…

– Ну-ка, рассказывай, о чем они тебя спрашивали? – сказал он. – Мне они такое наплели, что у меня просто глаза на лоб полезли, когда я все это услышал…

– А они со мной вообще не разговаривали, – смутившись почему-то, ответила я. – Даже не пытались. Я же нечистое существо, по их понятиям, да еще в таком виде – распутница, да и только…

Менделеев посмотрел на меня, окинул меня взглядом с ног до головы и присвистнул.

– Да-а! – сказал он. – Видок у тебя вызывающий! Женщины у них выглядят по-другому… Тебя просто необходимо переодеть.

Он проковылял к решетке, заменявшей одну из стен камеры, и принялся в нее колотить. Через минуту к решетке подошел охранник и что-то резко ему крикнул.

– Позови офицера! – сказал ему Менделеев по-английски и добавил, с трудом выговаривая непривычные слова, что-то на местном наречии.

К моему удивлению, солдат ушел и вскоре появился в сопровождении молодого подтянутого офицера, наверное, что-то вроде лейтенанта, если судить по нашим представлениям об офицерских званиях.

– Господин лейтенант, – сказал Менделеев на хорошем, насколько я смогла оценить, английском. – Я согласен ответить на интересующие вас вопросы, но только при одном условии.

Лейтенант с интересом на него посмотрел, потом бросил быстрый взгляд на меня и усмехнулся.

– Что вы хотите? – спросил он, безбожно коверкая английские слова. – Вы вспомнили, почему вы есть сейчас в Иране?

– Я вспомнил, вспомнил! – закивал Менделеев. – Но отвечать буду только в том случае, если вы выполните два моих условия. Первое – переведете нас в нормальные условия европейской тюрьмы. И второе – дадите ей, – он кивнул в мою сторону, – женскую одежду.

– О’кей! – произнес иранский лейтенант с такой интонацией, словно сказал что-то вроде «Аллах акбар!» – английский, как я поняла, был для него слишком экзотическим языком. – Только – что есть европейская тюрьма?

Тут, насколько я поняла, Менделеев несколько обнаглел. Не знаю, что он собирался предложить взамен, но условия он потребовал просто курортные, в моем представлении, если, конечно, говорить о тюрьме.

– Переводите нас из этой металлической клетки в обычный дом. Раз. Там должен быть туалет. Два. Три кровати. Стол. Три стула. Есть мы должны три раза в день. Нормальную еду, которой нельзя отравиться, как вашими помоями, от которых у меня уже обострилась язва. Это – три. Телевизор. Четыре. Свежие газеты каждый день. Пять. Возможность связаться по телефону с моим адвокатом – шесть. И еще – можете поставить там хоть по три решетки на каждом окне и приставить к нам хоть по десять охранников к каждому, но каждый день ваши люди должны делать у нас уборку. Это седьмое и последнее. Если вы не выполните мои требования, я вам ничего не скажу по интересующему вас вопросу.

Офицер выслушал его молча, потом кивнул, повернулся и ушел.

– Вы с ума сошли, наверное, Николай Яковлевич? – спросила я. – Вы думаете, они выполнят хоть одно из ваших требований?

– Выполнят, Николаева, выполнят, – уверенно сказал он. – И не одно, а все! Ну, или – почти все. По телефону они мне разговаривать не разрешат – это верно. А все остальное – почему бы и не выполнить? Они думают, что мне деваться некуда, раз я у них в руках, а сами и не заметили, как на крючке у меня оказались… Я вообще начал сомневаться в общепринятом мнении о чрезмерной восточной хитрости и коварстве. Их обмануть, по-моему, гораздо проще, чем любого из европейцев. Они сами рады обмануться!

– Чем же вы таким их подцепили? – поинтересовалась я совершенно искренне.

– Это долго рассказывать. В двух словах – помог мне этот вот хмырь…

Он кивнул на Анохина, который лежал пластом на жиденьком матрасе и прислушивался к нашему разговору.

– Эта сволочь, оказывается, прихватила с собой из самолета черный ящик, куда записывается все, что произошло в воздухе – все акустические, электрические и гидродинамические каналы, которые только поддаются записи. По ним можно восстановить довольно точно картину того, что произошло на самом деле.

– А зачем он ему нужен? – недоумевала я.

– Так он тайник в нем устроил! – воскликнул Менделеев.

– Ты врешь, свинья! – заорал на него Анохин. – Это не мой тайник. Я нашел его, когда проверял техническое состояние самолета! Это не мой тайник!

– Это ты врешь, Анохин! – ответил ему Менделеев. – Техническое состояние проверяет перед вылетом специальная команда техников, а ты даже и подходить не должен был к черному ящику, не то что его проверять. Это прямое нарушение твоих служебных обязанностей и превышение твоих весьма ограниченных полномочий! Дай только попасть в Россию, а там я быстро с тобой разберусь!

– Откуда ты можешь знать, что входит в мои обязанности, а что… – начал было спорить Анохин, но его прервало появление того же офицера, которого сопровождал старый иранец в гражданской одежде. Старик нес какой-то узел. Офицер приказал охраннику открыть решетку. Старик распахнул дверь и бросил на пол свой узел. Охранник вновь закрыл нас, а офицер сказал перед тем, как уйти:

– Через половину одного часа вас переведут в другую тюрьму. Тогда, – он ткнул пальцем в сторону Менделеева, – ты скажешь, где есть ваш самолет, и покажешь это на карте…

– Я обещал, – ответил Менделеев. – И сделаю, как обещал.

Офицер ушел. Менделеев подобрал с пола узел, брошенный стариком, и протянул его мне:

– Это, без всякого сомнения, женская одежда. Переодевайся!

Я бросилась сдирать с себя прорезиненную ткань. Это было просто наслаждение. Оставшись в шерстяном костюме, который тоже весь пропитался потом и вызывал у меня лишь чувство отвращения, я посмотрела, что мне принесли, секунду помедлила и без всякого смущения принялась снимать и его. Под ним на мне были лишь трусики, которые давно уже не мешало бы постирать, и я решила избавиться и от них. Я оказалась совершенно обнаженной в компании двух мужчин, но только один из них повел себя как мужчина. Менделеев отвернулся к решетке и принялся рассматривать прутья, из которых она была сделана. А вот Анохин уставился прямо на меня, и глаза его бегали вверх-вниз – он бросал взгляды то на мои груди, то на лобок.