Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона

Переместившись – будучи перемещен – на Запад, капитан Гладилин вовсе не чувствовал себя в долгожданной безопасности.

Он пребывал в подавленном настроении. Трудно сказать, что угнетало его больше: изуродованная наружность или положение пленника. До сих пор, даже оставаясь в положении дичи, по следу которой идут бешеные псы, он ощущал себя в известной мере вольным человеком. Он сам выбирал маршрут и принимал решение, делать ли ему то или это, убивать или миловать. Теперь он был лишен этой возможности.

Внутренне он, конечно, не состарился и мог бы предпринять попытку дать деру из особняка. Процентов тридцать-сорок было за то, что этот демарш увенчается успехом. Но что делать дальше? Внешность его хоть и радикально изменилась, но стала куда более броской. Он не знает ни языка, ни людей. У него отобрали документы, которыми он воспользовался лишь однажды, при перелете из Питера, и то под неусыпным контролем. У него нет контейнеров – нет ничего, что могло бы сойти за козырь. Нет оружия: верный ПМ давно перекочевал в чьи-то загребущие руки.

Париж с детства не то что манил его – представлялся миражом, несуществующим миром, Гипербореей. Гладилин даже не хотел здесь побывать, ибо глупо мечтать оказаться в фантазии. Но вот он в Париже – и не в состоянии оценить его легендарные красоты, даже имея возможность ими полюбоваться. Вместо воли, обеспеченной солидной материальной поддержкой, он очутился в тюрьме. Хорошая, в принципе, тюрьма: все удобства, предупредительный персонал, однако Гладилин ловил себя на мысли, что предпочел бы и дальше скитаться по российским лесам.

Особняк казался безлюдным, хотя капитан звериным нюхом улавливал незримое присутствие многих людей. Было тихо; в его апартаменты никто не входил, если он сам не звал, – для этого существовал звонок, звука которого тоже не было слышно. Мертвая тишина после нажатия кнопки, зато через несколько секунд в двери негромко жужжит электронный замок и входит холеный прохвост с выражением почтительной угодливости на лоснящейся роже.

Гладилин не знал, о чем его попросить.

У него было все – еда, выпивка, даже книги на русском языке; дверь в углу вела в ослепительно чистый санузел. Обустройство последнего слегка озадачило капитана: много приспособлений для лиц с ограниченной, как ныне принято выражаться, дееспособностью. Для инвалидов. У капитана крепло серьезное подозрение, что до недавнего времени в этой комнате жил именно престарелый инвалид. Это чувствовалось по каким-то неуловимым мелочам, что-то такое гадостное носилось в воздухе, давным-давно пропитав стены и мебель.

Набравшись наглости, Гладилин потребовал женщину. Ему не хотелось секса; более того – измененная внешность серьезно поколебала его уверенность в собственных силах. Казалось бы, не о чем волноваться – ан нет. Не зря говорят, что если изо дня в день по сотне раз улыбаться в зеркало, то рано или поздно эта улыбка прилипнет и станет по-настоящему весело. И зря считают, что от многократного повторения слова «сахар» во рту не станет слаще. Очень даже станет. Гладилин видел в зеркале отталкивающего старика и постепенно начинал себя чувствовать как старик.

Он сделал заказ, чтобы проверить, насколько далеко может пойти в своих житейских пожеланиях.

Лощеный хлыщ сокрушенно покачал головой:

– Нет, это невозможно, герр Санта. Пока невозможно, в этих стенах. Чуть погодя – пожалуйста, вся Франция к вашим услугам, у ваших ног. Наберитесь терпения, осталось не так долго. Скоро вам устроят экскурсию, в том числе и на плас Пигаль, если пожелаете, и там исполнят ваши самые дикие и изощренные фантазии.

Гладилин промолчал, ибо на данный момент самой «дикой» его фантазией было медленное, вдумчивое убийство этого приятного во всех отношениях человека. Желательно с расчленением.

Демон, направлявший его, начиная с Ладоги, скрылся в тени и помалкивал. До сих пор капитан не осознавал его присутствия и лишь сейчас понял, что еще недавно в его сознании присутствовало нечто, на что он мог опереться; теперь же разверзлась пустота. Использованное и брошенное «я» Гладилина заполошно озиралось в поисках заступника. Однако Коневецкий дьявол держался тихо, не видя для себя занятия. Он не нанимался спасать капитана, он был готов укреплять его волю при возможности творить разрушения, но в этих хоромах разрушать было нечего – не имело смысла.

Шторы опущены, в окно не выглянешь.

Словно в издевку, возле него поставлено кресло – явно насиженное. Кто-то часами дремал в этом кресле и морщился от суставных болей при случайном движении. Гладилин вдруг явственно увидел этого неизвестного и признал в нем себя самого.

Он решил обходить кресло стороной.

К вечеру произошло неожиданное: явился хлыщ и вручил ему парабеллум.

Капитан до того удивился, что не сразу взял оружие. Он поднял на хлыща изумленные глаза. В них читался вопрос: ты уверен? Не боишься, что я сию секунду превращу тебя в кровавое сито?

Тюремщик был проницательной личностью.

Он тонко улыбнулся и склонил голову набок:

– Мы, конечно, не можем вам полностью доверять, Санта, и нет никаких гарантий, что вы не угостите меня пулей в спину. Но мы полагаемся на ваш рассудок. Никакая даже самая надежная цитадель не бывает стопроцентно укрепленной. Вы же с чистой совестью может считать нас союзниками – никто не стал бы без надобности подвергать вас столь трудоемким процедурам.

Все это Гладилин уже слышал.

Акцент собеседника раздражал его.

– Ваша надобность мне непонятна и подозрительна. Я не могу отделаться от мысли, что выступаю в роли наживки.

Валентино, отлично слышавший весь разговор из подвального помещения, недобро усмехнулся. Переводчик, сидевший в операторской, был мастером своего дела и передал даже интонации.

Лютер же понимал, что долго водить капитана за нос у него не получится.

Но долго, скорее всего, не придется.

Временный выход из строя колеблющейся пластины утвердил его в этой мысли. Кроме того, у него были сведения об активизации деятельности Моссада и, вероятно, BND. Может быть, и кого-то еще. По набережной шатается пропасть зевак; их отслеживают, но всех не проверить даже с его возможностями. Израильский спецназ не любит тянуть волынку, дорогих гостей можно ждать с минуты на минуту.

Не разобравшись в спешке, израильтяне выкрадут Гладилина, и Лютер не станет им слишком препятствовать. Для порядка придется немного пострелять, но серьезных проблем чинить не следует. Пусть забирают этого маньяка-душегуба и убираются. Однако Лютер очень надеялся, что мнимого Валентино не похитят, а прикончат на месте. Тогда Моссад успокоится, а он отправит к праотцам настоящего Баутце и преспокойно займет его место в организации, на котором принесет куда больше пользы, чем на теперешнем. Он давно вынашивал эти планы.