Виктор Кнут - Удар молнии

Я зашел в подъезд, достал из кобуры «Берет-ту» и навинтил на нее глушитель. Сверху спускался мой сосед по площадке, с интересом посмотрел на меня, но не признал, аккуратного и опрятного, в полумраке подъезда. Я дождался, когда за ним захлопнется дверь, и стал подниматься наверх. Второй этаж… Третий… Я еле удержался, чтобы не позвонить в свою квартиру. Рано!

Четвертый этаж… И наконец площадка, украшенная тремя неприступными железными дверями. Вотчина осетинов. Их крепость. Сейчас я буду брать ее штурмом.

Я ухмыльнулся зловеще и надавил на кнопку около двери Магоматовых. Мелодично пропел звонок. Мне послышался в нем заунывный восточный мотивчик, хотя, скорее, я себе это вообразил. В квартире раздались торопливые шаги. Кто-то, с шумом придвинув стул, начал разглядывать меня в глазок. Пусть разглядывает, я не против. Я даже состроил приветливую мину и подмигнул. Из-за двери донесся звонкий ребячий голосок. Естественно, я не понял ни слова, но явно звали родителей или старшего брата. И какая же замечательная акустика! Я еще раз надавил на кнопку звонка. Снова заунывный восточный мотивчик. Снова звонкий ребячий голосок. И наконец скрежет замка. Даже не спросив: «Кто?», мне открывали. Со мной хотели поговорить. Поговори-и-им!

На пороге стоял папаша Салмана. В семейных трусах и сиреневой майке. Весь, словно дэв, покрытый густой черной шерстью. Он удивленно таращился на меня и не спешил приглашать в квартиру. Я сделал это за него. От души пнул «дэва» в круглый пивной животик, и шестипудовая туша переместилась в дальний угол прихожей, сокрушив на себя трюмо в стиле «ампир». Что-то треснуло, звякнули стекла. Со стороны-туалета взвизгнули дети, и быстро затараторила маленькая сухая старушка. Я показал ей пистолет. Старушка заткнулась.

— Где Салман?

Волосатый папаша уже успел восстановить дыхание.

— Зачем прышол? — просипел он. — Нэта Салман.

Я отыскал телефонный провод, который вел от распределительной коробки на лестнице и потянул его вниз. Квартира осталась без связи.

— Так где, говоришь, Салман?

— Нэта Салман!

Это я уже слышал. И это меня не устраивало.

Я тщательно запер входную дверь на ключ, сунул его в карман и, потрясая «Береттой», отправился в обход квартиры. В гостиной на столике обнаружил сотовый телефон и с удовольствием растоптал его каблуком. На кухне наткнулся на вазочку с фруктами и надкусил большое красное яблоко. Трясущаяся старуха и двое малолетних детишек неотступно следовали за мной. Волосатый папаша продолжал валять-. ся под обломками трюмо.

— Так где, говоришь, Салман? — Обойдя всю квартиру, я вернулся в прихожую и пистолетом потыкал папашу в зубы. У него на губах проступила кровь.

— Уехал он. — Крови прибавилось.

— Его машина стоит у подъезда.

— Он на другой. Сы другом.

— Вернется когда? — Я еще раз влепил глушителем ему по зубам. На этот раз гораздо сильнее.

— Дытей нэ тырогай, шакал! Мэня бивай, бабка бивай… — Он почти плакал. — Дытей нэ тырогай…

— Вернется когда?!

— Нэ зына-а-аю! — Магоматов закатил глаза и начал жадно заглатывать воздух. Но это был блеф. Покрытая щетиной физиономия не утратила нормальной окраски, не приобрела синюшнос-ти, присущей сердечникам. Сталкиваться с подобными представлениями Голобладу уже доводилось.

Я все же нагнулся и пощупал у «дэва» пульс. Нормально. Нормальненько! До стенокардии или инфаркта еще, как минимум, десять лет.

— Вернется когда?!!

— Сыволоч! Шакал! Нэ знаю, когда!

Скорее всего, он, действительно, этого не знал. Сынок уже вышел из того возраста, когда надо отчитываться перед родителями.

— Черт с тобой! Иди на диван. И вымой рожу.

Папаша, кряхтя и хлюпая носом, начал выбираться из-под трюмо, я же отправился размещать старуху и ребятишек.

Потом три часа мы впятером сидели в гостиной, с интересом разглядывая друг друга. По телевизору шло очередное дурацкое шоу, и я пытался найти ответы на каверзные вопросы, иногда пугая старуху «Береттой». Она зажмуривала глаза и откидывалась на спинку дивана. Детишки удивленно приоткрывали рты. Папаша злобно скрипел зубами. За все это время никто из нас не произнес ни слова.

Первым развязал язык папаша Салмана. Он в очередной раз бросил взгляд на часы и прошамкал:

— Час ночи. Он нэ прыдет. Он осталсы у женшин.

Я тоже так думал. И понимал, что упорствовать дальше бессмысленно. Позабавился, нагнал страху и будет. Теперь их ход. Поглядим, насколько они круты. Определим, на что же они способны.

— Я сейчас уйду, — сказал я, — но в любой момент мы можем встретиться снова. И это будет не самый лучший момент твоей жизни. Их жизней… — Я ткнул пистолетом в сторону ребятишек. — И ее… — Указал на старуху. — И твоего недоноска Салмана… И всех твоих земляков… Кстати, а чего же за все это время никто не поинтересовался вашей поганой судьбой? Никто не зашел? Ведь телефончик-то не работает… Где твои земляки?

— Поздно уже. Сыпят.

— Сыпя-а-ат? — Я поднялся из кресла и выключил телевизор. — Плохо, папаша, что спят. Вот проспали бы вас, — я обвел пистолетом комнату, — всех четверых. Эх… Ну, до встречи. Не трогайте больше мою семью. Пожалуйста, прошу вас, не трогайте.

Пока я отпирал дверь и выходил из квартиры, они оставались в гостиной. Долго, наверное, еще оставались, медленно приходя в себя. Я же, свинчивая на ходу глушитель, спустился по лестнице, вздохнул, проходя мимо двери, за которой сейчас спали моя жена и дочки, и вышел на улицу. Было свежо, где-то вдали одиноко гудел троллейбус. Тщательно отполированная машина Салмана блестела в свете единственного уличного фонаря. Ей уже давно вставили правую фару и вправили вмятину. Словно и не было ничего.

Возле детской песочницы я обнаружил основательный — примерно в две трети от целого — обломок белого кирпича. Взял его, прицелился, как следует, размахнулся и что было силы запустил его в «мерседес». На землю посыпались осколки стекла, и блестящий красавец, которому снова испортили внешний вид разбитой фарой и вмятиной на крыле, обиженно взвыл на всю округу сигнализацией «Мангуст».

— Да-а-а. Ты вывел-таки их из себя. Но не знаю, правильно ли это… Проклятье! Да когда же это закончится? — Алина зло шлепнула ладошкой по «торпеде».

Вот уже на протяжении получаса глаза нам мозолила белая задница «Газели» с крупно нарисованным номером 373. Справа нас подпирал старый «опель рекорд», слева — «шестерка». А до Невского оставалось еще метров сто — двадцать минут, если учесть, что в автомобильной пробке, в которую нас угораздило попасть, мы продвигались вперед со скоростью паралитика…

На следующее утро после моего набега на осетинов мы с Алиной отправились полюбоваться на дом, в котором живет Эрлен Луценко, и хотя у меня в голове проскользнула здравая мысль доехать до Озерков на метро, в путь мы все же отправились на «паджеро». Через забитый транспортом город. И теперь сполна вкушали удовольствие уже от второй пробки подряд. И неизвестно, что ожидало нас впереди.