Игорь Хрусталев - Делец включается в игру

Ага, значит, это женщина.

«Ну и бабы пошли, прости Господи! – думал я на бегу. – Просто жуть берет: бегают, стреляют… В мое время такого не было…»

Когда я втискивался в оконный проем (карман пиджака зацепился за ту же шляпку и я услышал противный треск рвущейся ткани), то успел заметить мелькнувшую в полутьме коридора белую кофточку – довольно хороший ориентир при довольно плохом освещении.

Оказалось, что окно вело вовсе не в основную часть здания и, наскоро оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в хозяйственном отсеке Ледового дворца.

Запланированная дискотека шла уже полным ходом, но где-то там, в отдалении – сюда доносились только гулкие ритмичные звуки ударных и глухой топот сотен ног, отплясывающих нечто современное.

Я ринулся в направлении исчезнувшей кофточки как вратарь за летящим ему в верхний левым мячом. Разница, впрочем, была в том, что объект не летел в твою сторону а, наоборот, удалялся, а сходство – в страстном желании поймать эту гадость во что бы то ни стало.

Моя трасса пролегала через какие-то ветвящиеся коридоры и сквозные хозяйственные помещения.

По пути мне под ноги все время попадались какие-то дурацкие предметы, которые затрудняли и без того непривычный для меня темп погони.

То пустые ведра, целые и дырявые были разбросаны в произвольном порядке по диагонали пустого зала, то на полу громоздились горы спортивных матов, шибающих в нос запахом мокрой резины. Один раз мой каблук застрял в какой-то субстанции, очень напоминающей рисовый пудинг, но таковым, разумеется, не являвшейся – с какой стати, скажите на милость, неизвестные рабочие стали бы оставлять его на пороге, да еще и обмазывать им косяки?

«Дошутился, блин», – мелькнуло у меня в мозгу, когда я сшиб правым коленом стремянку, испачканную свежей краской, которая накренилась и, сложившись на лету пополам, с грохотом рухнула за моей спиной, разбив по мере падения пару-тройку круглых плафонов, которыми были утыканы стенки этого помещения.

Я вспомнил свое присловье, которое частенько употреблял к месту и не к месту – стометровку, мол, могу пробежать, но только за тысячу баксов.

Где же это было сказано, что за каждое пустое слово вам придется держать ответ?

Вроде бы, не в Уголовном кодексе, но что-то очень похожее… Ах да, в Евангелии…

Немаловажным плюсом во время гонки являлся тот факт, что мы бежали в нежилых помещениях, почти не заставленных мебелью. Пустота рождала эхо и я мог ориентироваться на местонахождение объекта по дробному стуку каблуков. Но и преследуемая мерзавка тоже слышала мой топот и могла ориентироваться в разделяющем нас расстоянии.

Наконец, впереди снова мелькнуло белое пятно ее кофты. Этот цвет подействовал на меня, словно красный – на обреченного быка на испанской корриде, и я поддал газу. В смысле – поднажал.

Что такое «второе дыхание» людям более-менее связанным со спортом или криминалом объяснять не надо, так что можете представить, как я воспарил духом, когда до этой бабы оставалось всего-ничего метров десять.

Я увеличил длину полупрыжков, которыми я передвигался последние несколько минут, сделал отчаянный рывок и, вытянув вперед лапу, попытался ухватить эту стервь сзади за воротник.

Рука скользнула, и оказалось, что я стискиваю в кулаке ее кофту.

Раздался страшный треск – словно два выстрела грянули одновременно.

Это разошлись по шву мои английские брюки, не предназначенные для такого рода спортивных упражнений, и порвалась ее батистовая кофточка.

Я судорожно дернул рукой и ухватился за ее лифчик, понимая, что сейчас упаду.

Впереди вновь замаячили высокие ведра с какими-то застарелыми помоями и я вынужден был резво взять в сторону, чтобы не рухнуть мордой в пластмассовые емкости с начертанным на них красной краской словом «полдник».

Девка, не будь дура, рванулась в другую сторону, лифчик, понятное дело, не выдержал и мы оба рухнули в разные углы комнаты – я поближе к двери, она напротив меня, упрятав голову в колени и закрыв ее руками сверху.

Я подскочил к ней и, не без труда разжав руки, схватил ее за подбородок и повернул лицом к свету, падавшему из-за приоткрытой двери.

Тут мне стало совсем плохо, потому что я ожидал увидеть все, что угодно, только не это.

Передо мной была София Ротару.

В эту минуту я не знал, что мне делать и позволил себе на секунду потерять ясность рассудка – то бишь впасть в прострацию.

Наверное, в тот момент я представлял собой довольно дурацкое зрелище – с вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом.

Скорее всего я даже слегка высунул язык – а иначе как бы я смог прикусить его до крови, когда меня сзади ударили по голове?

…Я снова был маленьким мальчиком, который лишен полдника в пионерлагере. Я бродил возле столовой и сшибал сучковатой палкой головки у одуванчиков.

Сквозь мутные стекла я видел, как мои ровесники оттягиваются за столами, поливая друг друга компотом и кроша друг дружке печенье за шиворот. В холодном компоте наверняка плавают полуразложившиеся сухофрукты, а от печенья потом першит в горле.

Ну и пусть их, я лучше тут поброжу. Не больно то и хотелось вашего компота.

Тем паче, что радистка из радиорубки тайком показывала мне книжку, которая называется Мопассан и обещала дать ее мне сегодня вечером. При этом она смотрела мне прямо в глаза и у меня начинала чесаться шея – почему-то сразу становилось душно.

Из одноэтажного хозблока пахнет подгоревшей кашей… С танцплощадки расположенного поблизости дома отдыха доносится отдаленная музыка… Я порезался бутылочным осколком… Но почему кровь у меня во рту?..

Или мне уже двадцать?.. И я спьяну полоснул стеклом по губе, когда уже через силу высасывал на спор десятую бутылку жигулевского из ствола, перед этим неловко отбив у ней горлышко?..

Но тогда почему я лежу на холодной земле и кто-то теребит меня за рукав?.. Я заснул, добредая домой от друзей в сугробе и теперь меня повезут в трезвяк?.. Есть ли деньги, чтобы откупиться?.. Дадут ли позвонить знакомым по телефону?..

Господи, как болит голова!..

Стараясь не делать резких движений головой, я оперся на руки и, неловко перевернувшись, уселся на полу.

Наконец-то я окончательно очухался и врубился в окружающую действительность.

Пару раз фыркнув, словно купающаяся возле берега собака, которую неожиданно накрыло волной от проезжающегося вдалеке катера, я выплюнул изо рта какие-то шерстяные лоскутки, перемешанные с опилочками (на вкус – сосна) и произвел первоначальное сканирование ситуации.

При этом я не вертел шеей, а слегка поворачивался всем корпусом, потому что голова при малейшем же движении швыряла по всему организму огненные сгустки боли – казалось, будто мозги трутся о черепную коробку, которая ни с того ни с сего обросла изнутри наждаком. Более того, каждый бум-бум ударника отдавался в моей поврежденной тыкве пронзительным эхом, от которого хотелось зарыдать.