Виталий Гладкий - Кровь за кровь

– Ты стал циником.

– Скорее, отморозком. Там, где мне пришлось побывать, элементарные человеческие чувства сводятся к одному – желанию выжить. А для этого все средства хороши.

– Похоже, тебе пришлось воевать…

– Совсем чуть-чуть… – Я криво осклабился. – Но и этого хватит на всю оставшуюся жизнь.

– М-да… – Каррамба задумался.

Я заказал себе еще один коктейль, чем вызвал у бармена Жоржа очередной пароксизм патологической жадности. Он с таким мученическим видом записывал мой долг в свой кондуит, что мне захотелось достать из кармана последние монеты и швырнуть прямо в его постную физиономию. Но я благоразумно сдержался: очередная шабашка светила только через два дня, и чтобы продержаться на плаву до этой знаменательной даты, мне необходимо было иметь хоть какой-нибудь стратегический резерв.

Когда я возвратился, Лопухов, склонившись к столу и обхватив голову руками, глухо стонал.

– Валерка, что с тобой!? – Я схватил его за плечи и прислонил к спинке стула. – Ты болен?

Несмотря на крайнюю степень истощения, под пиджаком Каррамбы я ощутил железные мышцы, свивающиеся словно канаты.

– Я мертв… – Его голос звучал как с могилы – глухо и издалека. – Я давно мертв. С той поры… С того самого дня… – По впалым щекам Лопухова вдруг побежали крупные слезы.

Уж не знаю почему, но я был твердо убежден, что он не пьян. Алкоголь всего лишь попустил гайки, державшие крышку его души, и теперь глубоко упрятанное горе выплеснулось наружу так не вовремя и не по-мужски.

– Выпей… – Я налил холодного тоника в стакан и насильно всучил Каррамбе. – Ну! – прикрикнул я властно и с яростью посмотрел на компанию неподалеку, которая начала обращать на нас внимание.

Наверное, в моем взгляде они прочли что-то очень нехорошее, потому что тут же показали мне спины. Лопухов жадно выцедил стакан, а затем допил и то, что оставалось в банке.

– Беда, Стас… У меня такая беда… – Он смотрел на меня жалобно, как побитый пес.

Я мысленно возопил: Господи, еще один страдалец! Мне хватало и безутешного Плата, при каждом удобном случае нудившего про свою неверную Машку. Но он был мой друг и я мог послать его подальше без особых последствий – все семейные коллизии Сереги мы обсуждали сотни раз и мне от них уже тошнило, о чем я ему говорил неоднократно. А вот откровения Лопухова я просто обязан выслушать. Что поделаешь – мужская солидарность… и прочее… твою мать! Какого черта я сегодня сел за этот стол!? И вообще – что я забыл в этом баре? Лежал бы сейчас на диване, смотрел телевизор…

– У меня пропала дочь… Вышла во двор – и исчезла… Моя Дашенька… – Его глубоко впалые глаза снова наполнились слезами.

– Не понял… Как это – пропала? Ее украли?

– Не знаю. Я… ничего не знаю. Вышла – и нету…

– Сколько ей лет?

– Восемь с половиной.

– И такую малышку ты отпустил гулять одну?! В наше смутное время, когда маньяки бегают толпами, это более чем неосторожно. – Я одновременно удивился и возмутился.

– Что ты, конечно, нет! Она пошла со мной.

– Извини, но я не врубаюсь. А где же тогда был ты?

– Меня отвлекли буквально на пару минут.

– Кто?

– Ремонтники. У нас как раз лифт сломался, прислали бригаду… Они попросили помочь поднять на второй этаж баллон с кислородом. Когда я вышел на улицу, Даши и след простыл… У-у! – застонал он и с силой ударил себя кулаком по голове. – Зачем я согласился!?

– Это случилось днем или вечером?

– После обеда.

– И что, во дворе никого не было?

– Почему? – тупо удивился Лопухов. – Соседки с детьми… дворник…

– И никто ничего не видел?

– Нет.

– Мистика… – пробормотал я, чувствуя как меня прошибла жалость. – Не верю. Что-то здесь не так. В милицию заявил?

– Конечно.

– Ну и?..

– Глухо. Написали кучу бумажек, расклеили по городу плакаты с фотографией Даши – и на этом все закончилось. Мне сказали, что не она первая и не она последняя. За прошлый год в городе бесследно исчезли двенадцать детей и около двух десятков взрослых. Понимаешь – бесследно. Как это может быть, я не представляю. Ведь человек не иголка. И тем не менее…

– Сочувствую… – Мне просто нечего было ему сказать.

– Жена… – Он скрипнул зубами. – Она меня прокляла. Я хотел… повеситься, но не смог… не хватило силы воли. Я виноват, я! И никто другой.

– А где сейчас твоя жена?

– В психушке… – От его мрачного взгляда мурашки побежали по коже. – Сама попросилась… чтобы меня не видеть… и других тоже. Нет мне прощения. Нет!

Мне вдруг стало так тоскливо и неуютно, что захотелось немедленно сорваться с места и бежать из этого бара куда глаза глядят. С виду Лопухов успокоился, но в глубине его зрачков временами поблескивал опасный огонек безумия. Он перестал сутулиться, и теперь передо мною сидел уже не бомж, а высеченная из темного гранита скульптура аскета.

– Мне пора… – Я демонстративно посмотрел на часы. – Извини, Валера, я должен идти.

– Иди… – безразлично, сквозь зубы, процедил он, глядя мимо меня. – Я все равно найду свою лапушку… Дашеньку… Найду!

Я как-то несмело подал ему руку, но Лопухов даже не шелохнулся. Похоже, он напрочь отключился от действительности, и я очень сомневался, что завтра Каррамба вспомнит с кем разговаривал в баре и о чем рассказывал.

Я отошел от стола едва не на цыпочках и рванул к выходу с такой прытью, будто за мною гнались. Ну почему я не могу найти успокоение для души даже в таком веселом и фривольном заведении как бар "Шаловливые ручки"!?

Мне удалось уснуть только под утро. Едва я смыкал веки, как передо мною тут же всплывали глаза Каррамбы. Они смотрели на меня так жалобно, так тоскливо, что мне становилось больно. Каждый умирает по-разному, но в одиночку. Эта истина уже оставила на моей шкуре отметины. И я знал ей цену. Однако я никогда не променял бы самые жестокие физические страдания на те, что испытывал Валера Лопухов.

В нашем агентстве совершенно неожиданно наступил период временного благополучия – как это ни странно. И все благодаря неуемному гению Маркузика. Пока Серега бегал по редакциям газет, размещая рекламные объявления, Марик что-то чертил, паял, клепал и в конце концов изобрел оригинальную и сверхнадежную систему квартирной сигнализации; по крайней мере, он так утверждал.

В последние годы новые русские, квартиры которых домушники чистили с завидным постоянством, совсем свихнулись на почве разнообразных охранных устройств. Какими только хитроумными и безумно дорогими прибамбасами они не оснащали свои апартаменты – и все впустую. Наши доморощенные умельцы с большой дороги вскрывали квартиры, начиненные под завязку чудесами японской и американской электроники, как консервные банки – без шума и пыли. Впрочем, этот факт мог поставить в тупик лишь зарубежных фирмачей. Если в той самой Америке квартиры грабили в основном полуграмотные негры с одной извилиной и то не в голове, а значительно ниже, то у нас на дело нередко шли парни с "красными" дипломами, которые на практике подтверждали преимущество нашей системы образования перед зарубежными.