Сергей Зверев - Им равных нет

– Ты в Госдуму загляни, там начистоту выскажись, – Цыган еще с видимым удовольствием отхлебнул душистый чай, на приготовления которых был мастак домовитый и обстоятельный Фауст.

– Не пустят, сучье племя, – посетовал Фауст, принявшись за горячую картошечку, шипящую на сковороде. – Нет туда ходу простому прапорщику, мать их за ногу.

– Представляю твою речугу в Думе, – хмыкнул Цыган.

– А чего, – меланхолично пожал плечами Фауст. – Я бы им все сказал, что думаю, коленвал им в жопу.

– Да уж кто б сомневался. Только к тебе переводчика пришлось бы приставлять.

– А этим хорькам всенародно избранным чего, теперь по-русски уже в лом говорить? – заинтересовался Фауст. – Теперь они только по-английски кумекают?

– Переводчика с русского матерного, – Цыган подкупающе открыто улыбнулся. – У тебя, как в раж войдешь, из трех слов четыре матерных.

– Это факт, йошкин дрын, – согласился Фауст. – Грешен…

– Тоска, – потянулся Цыган. – Пить нельзя. Народная мудрость не зря гласит: для содействия нутру надо выпить поутру… Сухой закон даже Америку сломал.

– И с дамами облом, – вздохнул сапер. У Акулы сорвалось два свидания аж с тремя девками. Красавчик и ловелас, он исповедовал типичную для человека, от одного движения пальцев которого зависит – жить ему или взорваться к чертям, философию: хватай минуту, пока она не ухватила тебя за задницу. Загулы его стали притчей во языцех. Женщины в очередь выстраивались в его однокомнатную квартиру, которую он снимал для подобных встреч в городе. Обычно спокойный, даже сонный, при общении с женским полом он преображался и начинал так чесать языком, что даже Цыгану становилось завидно. Больше женщин Акула любил только свою рыжую длинношерстую таксу Клеопатру.

– Спой-ка, Юрец, разгони тоску. Нашу давай, – Цыган протянул Бизону гитару, спрятанную за железной солдатской койкой.

Бизон взял гитару. Провел неожиданно ловкими, хотя и похожими на сардельки, пальцами по струнам. Подтянул колок, остался доволен результатом. И запел:

У Бизона был роскошный хрипатый баритон, и пел он так проникновенно, что мурашки ползли по коже. Песню эту вытащил Ник, который еще застал последний год Афганской войны. Забытая песня уже почти забытой войны, память о которой потускнела на фоне новых войн. И все равно в этих незамысловатых словах была волнующая и сегодня бесшабашная энергия людей, которые привыкли, не щадя ни себя, ни других, живя только боем, взламывать непреодолимые укрепления моджахедов, десантироваться с вертушек под ураганным обстрелом в чужих каменистых горах и огнем сметать идущие из Пакистана караваны… Эта старая песня стала гимном разведывательно-диверсионной группы.

Прав оказался Цыган. Для разведывательно-диверсионной группы ожидание продлилось сутки. Последовал приказ – получить штатное оружие и снаряжение, готовиться к переброске на Моздок.

Группа поступала в распоряжение разведывательного отдела командования группировки на Северном Кавказе.

Снайпер поймал в окуляр прицела едва заметное движение в зарослях и плавно выжал спусковой крючок. Снайперская винтовка Драгунова дернулась в его руках… И следом за этим возникла непоколебимая уверенность – цель поражена. Ни на чем не основанная – лишь немного всколыхнулась зеленка. Но снайпер знал – он попал.

Теперь пора менять позицию. Береженого Бог бережет… Снайпер покинул оборудованное логово на крыше двухэтажного кирпичного здания и ящерицей скользнул вниз по ржавой лестнице.

С другой стороны лагеря загрохотал пулемет. И одновременно заработал в палатке, где располагались омоновцы, магнитофон, выдав во всю мощь динамиков песню еще Первой Ичкерской под мотив знаменитой военной песни «Махнем не глядя»:

Поверх музыки наложился аккомпанемент автоматной очереди. Но песня продолжала звучать.

Который день продолжалась эта позиционная война, изматывающая нервы и туманящая сознание…

Полковник милиции – командир мобильного отряда, он же в недавнем прошлом начальник отдела Центра по борьбе с терроризмом МВД России, похожий на колобка, некогда жизнерадостного, а теперь порядком измочаленного и поникшего, пригнулся, когда где-то в стороне грохнуло.

Расположение представляло собой территорию, огороженную бетонным забором с архитектурными излишествами в виде спиралей колючей проволоки Бруно. Вышки с пулеметчиками, автопарк с бронетехникой и автомашинами – зеленого военного и серого милицейского окраса, палатки и вагончики, кирпичное здание штаба. Это и есть мобильный отряд МВД России в Ичкерии. Сто тридцать сотрудников милиции, половина из них омоновцы и бойцы спецотдела быстрого реагирования (СОБРа), остальные – оперативники, штаб, обслуживающий персонал. Одна из последних реальных боевых единиц в Ичкерии. По большому счету это усиленное полицейское подразделение, заточенное под полицейские акции, но не слишком пригодное для полноценной войны.

Перед мятежом федеральные власти, усыпленные клятвенными заверениями руководства Ичкерии о стабилизации оперативной обстановки и безоговорочной победе над гидрой терроризма, практически завершили вывод из республики войсковых частей и милицейских подразделений. И на самом деле местным правоохранительным органам удалось навести видимый порядок – теракты, убийства и захваты заложников почти сошли на нет, уровень преступности упал ниже общероссийского. Но те, кто принимал решение о демилитаризации региона, вообще не представляли специфики Кавказа. Они не могли помыслить или не хотели знать, что это затишье перед бурей. В действительности антироссийское подполье накапливало силы, оружие, проникало в органы государственной власти, концентрировало ресурсы. Шла активная боевая подготовка, прорабатывались планы мятежа…

Командир мобильного отряда, поднявшись на вышку с бронированным стеклом, обвел биноклем окрестности. Справа – частный сектор. Там на крышах пара огневых точек. Слева – новостройки. Вчера из окна девятиэтажки работал снайпер, но его ссадили омоновцы из снайперской винтовки Драгунова.