Андрей Костин - Канатные плясуны

— Видел бы ты ее, сразу понял бы, что такую выдумать — фантазии не хватит.

— Что, красотка?

— Ослепительная женщина! — вдруг вставил Семен.

— Ишь ты, наш девственник, а ты откуда знаешь? — удивился Дима.

— Случайно, — Семен даже покраснел, — когда мимо двери проходил, а дверь была открыта… Ослепительная женщина и очень стильная… Я таких только на обложках журналов видел.

Королева, одним словом. Шатенка, глаза зеленые, платье модное, короткое, ножки — точеные, каблучки высокие…

— Но я думал, ты женщин не замечаешь, — ехидным голосом заметил Дима.

— Я на нее не как на женщину смотрел, а как на явление природы. Она еще мою сумку увидела и спрашивает: «Куда-то собрались?» А я ей — в Нововладимир, в отпуск. Она так улыбнулась и говорит: «Как романтично…» — Бродяги, я, пожалуй, пойду баиньки, — сообщила девица совершенно сонным голосом, — Мой дальнобойщик в четыре утра меня разбудил, так что и поспать в прошлую ночь не удалось.

— Что верно, то верно — пора, — Ренат поднялся.

— Я, чур, в машине, — Семен живо тоже вскочил, — а то тут змеи могут быть.

— Ложитесь с Димкой в машине, — согласился Ренат. — А я в спальнике где-нибудь тут, — он огляделся, подыскивая подходящее место, и наткнулся взглядом на Джессику. — У меня спальник, между прочим, на заказ шили, на гагачьем пуху, там трое уместятся. Лучше, чем на газетках, верно? Приглашаю…

— Гага северная птица, — ни к селу ни к городу сообщила девица, — она морозов не боится, и умеет на ходу… В спальник, так в спальник, я разве против, чесаться не буду… — и в очередной раз хлопнула пузырем из жвачки.

— Ренат, — вдруг проявил джентльменские наклонности Дима.

— Я могу и сам где-нибудь пристроиться. Там, в доме, сохранилась часть настила… Пусть девушка ложится в машину.

Сема ее не потревожит, да он и места мало занимает…

Ренат ответил многозначительным взглядом.

— Хан, я сам могу к тебе в спальник, — торопливо предложил Семен, — может, тут змей вовсе и нет. А девушка свободно разместится в джипе одна.

Взгляд у Рената стал испепеляющим.

— В спальник, так в спальник, — легко согласилась девица, — Папашки, вы тут из-за меня не спорьте, дорога-то впереди длинная.

Диме привидилось, что на него кто-то смотрит. Открыл глаза и увидел в зияющем проеме окна сидящего на корточках таджика. Таджик был почти натуральный, только немного прозрачный, в тюбетейке и длиннополом ватном халате. Сидел он прямо на подоконнике, свесив наружу зад.

— Ты кто? — испуганно и беззвучно спросил Дима.

— Ай-яй-яй, нехорошо, — сказал таджик с акцентом, с которым, по мнению Димы, и должны говорить таджики. — Ай-яй-яй, нехорошо, убили парня, ай-яй-яй, ни за что ни про что замочили. Теперь мертвый гонится за вами, а что ему остается?

— Кто убил? — спросил Дима, чувствуя, как одервенело тело: то ли от страха, то ли от ночной прохлады.

— Кто убил, тот сам знает, — глубокомысленно заключил таджик речетативом.

— А ты, ты откуда знаешь, что убили?

— Ночным людям все известно, — таджик покачал головой. Наконец, понимая, что его преследует кошмар, Дима задал вопрос:

— Если все известно, то кто же убил Трупина?

— Плохо соображаю, — признался таджик. — Не помню уже. И раньше плохо соображал, а после того, как по голове обрезком трубы ударили, — он снял тюбетейку и повернул голову так, чтобы Диме была видна глубокая вмятина в черепе, — совсем не соображаю. Скажу только — каждый из вас, как только мертвым станет, тоже все узнает…

— Почему мы должны стать мертвыми?! — возмутился Дима.

— У бандитов большие деньги украли, — тем же речетативом сообщил таджик, покачал пробитой головой и надел обратно тюбетейку. — Теперь эти деньги с вами, а бандиты убьют, чтобы деньги вернуть.

— Хочешь сказать, кто-то из нас везет содержимое сейфа этого, как его, Трупина?

— Ой, хочу сказать, хочу, — таджик засмеялся противненьким смехом.

— Завтра же надо проверить! — решительно заявил Дима.

— Будешь обыскивать своих друзей? — таджик продолжал смеяться, и даже вытер с глаз смуглой ладонью выступившие от смеха слезы.

— Нет… нет конечно… Но что же тогда делать…

— Ты виноват… Ты будешь во всем виноват, — таджик погрозил ему пальцем. — Ты будешь виноват, если твоих друзей убьют. Ай-яй-яй, убьют. Ты был самым сильным и злым, ты первый лез в драку, когда вы были молоды. А теперь? Теперь кто их защитит?

— Я.

В голосе Димы не было сомнения.

— Ай-яй-яй, как ты их защитишь?

— Придумаю что-нибудь…

— Загляни под доски в правом углу…

— Сам собирался с утра это сделать.

— Ай-яй-яй, — таджик на прощание еще раз погрозил пальцем и растаял в оконном проеме, а Диме под утро вдруг приснился торт из мороженого.

Ренат некоторое время лежал и прислушивался. Наконец он понял, что девица, забравшаяся вместе с ним в один спальник, тоже не спит.

«Дурак, — мысленно простонал он, чувствуя, как потеет. — Дурак. Что же теперь делать? Может, сначала погладить ее по бедру?» Девица лежала к нему спиной, голая, но в гольфах, которые выудила из своего бездонного рюкзачка. Она поджала ноги и прижималась трикотажными пятками к его коленям.

Ренат дотронулся до ее ягодицы и попытался вспомнить какой-нибудь порнографический фильм. Но в голову почему-то лезла «Ирония судьбы, или с легким паром».

— Папаша, я только с резинкой, — довольно громко предупредила девица, наблюдая за его манипуляциями. — Я чистенькая, папашка, можешь не волноваться. В нашей профессии главное, как в банке — репутация. А то могут потом на трассе отловить, и по макушке — монтировкой, как банкира из пистолета с глушителем. Похожие профессии. Так что, — строго повторила она, — только с резинкой, и никаких поцелуев. Усек?

— А у тебя есть эта, резинка? — спросил Ренат, сначала ущипнув ее за задницу, а потом пропустил руку между ног. В голове крутился мотивчик песни «Если у вас нету тети».

— Эй, папаша, — девица вытолкнула его руку и живо повернулась лицом. В свете полной луны было видно, что глаза у нее хитрые. — Может, тебе маленько помочь?

— Это… ты давай скорее свою резинку, — пробормотал Ренат.

— Тебе какую — с «задержкой» или клубничную?

— Знаешь… давай клубничную…

— Папашка, ты безнадежен, — девица засунула руку под пояс тренировочных штанов, в которых парился в спальнике Ренат, и некоторое время что-то там теребила. — У меня предложение. Ты хочешь спать, и я хочу спать. А завтра я всем скажу, какой ты кла-ассный оказался мужик. Просто Казанова, е-мое. И после, когда с твоими друзьями в одном спальнике окажусь, буду им говорить, что ты был лучше. Идет?

— А если вдруг они правду узнают? — испугался Ренат. — Меня же до конца дней на смех поднимать будут.