Андрей Костин - Предупреждение путешествующим в тумане

— Надо себя на дороге прилично вести, — разозлился я.

— Однако, — Гоша улыбнулся, — семь бед — один ответ. Меня в городе все знают, замолвлю за вас словечко в автосервисе. Они вам мигом все поправят. И расходы — за мой счет.

— Обойдусь как-нибудь.

— Да что вы, не сердитесь. Считайте это взаимной услугой.

— В каком смысле взаимной?

— Видите ли, мне никак нельзя сейчас права терять. Поэтому при разборе постарайтесь быть объективным. Ведь это его «Запорожец» меня подрезал, когда я на обгон пошел.

— Я в такие игры не играю.

— За несколько «франклинов» он себе вторую такую же тачку купит, — Гоша достал бумажник и вынул из него пачку стодолларовых купюр. — А если по закону — так у него машину ржа сожрет, прежде чем он страховку получит. Если вообще такие колымаги кто-нибудь страхует…

Старик с интересом наблюдал за нами и теперь снова потянул меня за рукав:

— Слышь, парень, а ведь правда. Пусть только деньги вперед даст. А там, кто его знает, может, и вправду я подставился.

— Катитесь вы… — я махнул рукой. — Надо ГАИ вызвать.

Когда все необходимые процедуры остались позади, Гоша подцепил «Запорожец», и мы отправились в гараж. Там он исчезает в глубине длинного серого здания, смахивающего не то на конюшню, не то на заброшенный склад.

Седой продолжает потеть и озираться по сторонам. А я решаю пройтись среди поржавевших выпотрошенных таратаек, которыми заставлен двор гаража.

Краска на кузовах облупилась, и рыжий металл осыпается ядовитой пылью от малейшего прикосновения. Асфальт под ногами весь потрескался, трещины проросли пожухлыми стеблями полыни. Зрелище довольно унылое, я останавливаюсь. Один из ржавых остовов вдруг скрипит и неожиданно оседает, подняв облако пыли. Его обломки задевают соседние груды лома, и мне кажется, что на мгновение все автомобильное кладбище приходит в движение.

За спиной слышатся хлопки испуганных птичьих крыльев.

Наверное, шум напугал крылатых обитателей свалки.

Минут через десять ко мне подходит Гоша. Вместе с ним — мужчина лет сорока пяти с блестящей, словно отполированной лысиной, в черном, забрызганном краской халате.

— Тут такое дело, — Гоша кивает на спутника, — нужного механика уже нет. На выходные уехал на рыбалку, вернется в понедельник. Согласитесь подождать? Заодно, я договорился, вам профилактику сделают. В качестве компенсации за потерянное время. Вы ведь не местный, как я понял? — спрашивает он.

— Да, приехал к приятелю.

— Значит, подождете?

— Раз другого выхода нет…

Лысоголовый всем своим видом показывает, что другого выхода действительно нет.

— Скажите, откуда я могу позвонить?

— Там, справа на стене, телефон, — он машет в сторону открытой двери.

Седьмой час. У меня мало надежд застать Эдгара на работе. Но три долгих гудка, и он снимает трубку.

— Привет, — говорю я, — хочу свалиться тебе на голову.

— Слушай, — Эдгар немного растягивает гласные, — я совсем недавно тебя вспоминал. Это хорошо, что ты приехал.

— Собираюсь погостить до понедельника. Найдешь мне приют?

— Не волнуйся, что-нибудь придумаю. Где ты находишься?

Я объяснил.

— Слушай, тогда садись на пятый автобус. Через три остановки буду тебя ждать. Еще успеем выпить по чашечке кофе…

На прощанье Гоша сигналит, снова вспугнув чьи-то быстрые крылья, и говорит:

— Если заскучаете, приходите на стадион. Теннисные корты, тренажеры, сауна. Охрану я предупрежу, скажите им — Георгий Васнецов пригласил. Я — помощник мэра по спорту и туризму.

Выхожу через ржавые ворота и на мгновение останавливаюсь. Город обволакивал меня, как полуденный сон. Он приникал к земле здесь, на окраине, повторяя своими улицами изгибы оврагов, таившихся под зарослями серой крапивы, и где-то там, ближе к центру, вставал на четвереньки блочными многоэтажками. Кривая улица карабкалась на пригорок, а на углу стояла обезглавленная церковь красного кирпича, с заколоченными фанерой окнами и безысходной вывеской: «Склад».

К краснокирпичной стене прилепилась покосившаяся палатка, в которой торговали сигаретами и всякой ерундой.

В автобусе нещадно наступали на ноги и просили прокомпостировать талоны.

Город вливался в меня своими голосами.

— Он, говорит, артист, а сам всю жизнь в клубе, на баяне…

— Разве датская колбаса — это колбаса? А окорок? Где вы раньше видели окорок без жира?

— Да куда ты со своей сумкой прешь? Не на митинге…

— Доктор, объясняю, это не грыжа. Откуда ей взяться, грыже-то…

— Вы, гражданин, локти при себе держите… Что значит, вам моя грудь мешает? Никому не мешает, одному ему…

— Говорят, на фабрике зарплату хозяйственным мылом выдают… Теперь будут мылом закусывать, без всякого предварительного застирывания…

Город возвращался с работы по домам, квартирам, коммуналкам, койкам в общежитиях, чтобы затаиться до утра. Он обволакивал меня и сам оставался бесстрастным…

Через четверть часа мы уже сидели под продуваемым ветром полосатым тентом летнего кафе. Еще только смеркалось и сквозь поредевшие узоры деревьев проглядывал раскаленный шар заходящего солнца.

Эдгар был таким же, как пять лет назад, когда провожал меня в аэропорту Шереметьево. Мы рассчитывали скоро встретиться вновь. Но незаметно прошло слишком много лет…

В оправдание могу сказать — я всегда помнил об Эде…

— За границу больше не ездишь? — Эдгар прикуривает сигарету. У него дурная манера постоянно держать сигарету в уголке рта. От этого один глаз всегда щурится, и лицо приобретает брезгливое выражение.

— Нет. Медкомиссию не прошел.

— Понятно… А я всегда, как кино про шпионов смотрю, тебя вспоминаю.

— В кино все выглядит по-другому.

— Конечно. Это я так, к слову. А чем теперь занимаешься?

— Работаю в журнале…

Сумерки продолжают наступать на город, улицы постепенно пустеют. Я рассказываю историю с аварией, и когда дохожу до того места, что машина будет готова только в понедельник, Эдгар перебивает:

— Подожди. Еще кофе, пожалуйста, — обращается он к официанту.

— Мы уже закрываем, — невозмутимо отвечает официант.

— Пойдем ко мне? — предлагает Эдгар. — Я имею в виду лабораторию. Там, заодно, подумаем, где тебе сегодня ночевать. Я ведь сам после развода в общежитии…

— Хорошо. В лабораторию, так в лабораторию.

Мы идем по сумеречным улицам, и наши шаги тонут в шорохах города. В глубине тусклого неба уже замерцали первые звезды. С реки потянул промозглый ветерок. Я поднял воротник плаща. Мы дошли до моста и остановились. Облокотились на чугунные перила, посмотрели, как под мостом проплывает баржа.

Вода чуть рябила, и на ней отражались зеленые огоньки фонарей. Мы перешли мост и стали взбираться по крутой улочке. Эдгар дымит очередной сигаретой, лицо у него сосредоточенное. Словно хочет что-то сказать и не решается.