Андрей Костин - Предупреждение путешествующим в тумане

Ухожу, не оглядываясь. Снова лезу в карман. Нет, не сигареты меня заботят, а портативный диктофон, я уже о нем как-то вскользь упоминал. Как правило, я использую его по-пижонски, вроде дневника событий, мысли вслух. Но сегодня, пожалуй, он мне по-настоящему пригодился. И хотя магнитофонная запись — доказательство не слишком надежное, Сухоручко, я надеюсь, она понравится. В смысле понимания ситуации. У него в кабинете, наверное, они были бы поосторожнее.

— Стой, парень, — слышится за спиной.

Они уже успели прийти в себя. Форы у меня метров десять. Но автомобильное кладбище достаточно обширное, до ворот раньше их я не успею. Тем более в беге никогда не бил рекордов — не мой вид спорта.

Больше всего я опасаюсь подсечки сзади, и потому резко сворачиваю в щель между ржавыми кузовами и мчусь к строительному фургончику, который возвышается над озером мертвого железа. Если дверь в него открыта — им придется здорово попотеть, прежде чем меня оттуда выколупнут. Если нет — хоть плачь.

По дороге успеваю сбросить диктофон внутрь покореженного запорожца у самого вагончика. Прямо за приборную панель, ощетинившуюся рваными проводами.

Они слишком увлеклись погоней, чтобы заметить некоторую мою суетливость.

Напрягаю силы, чтобы одним прыжком добраться до двери служебного вагончика. Рву ручку на себя, рву еще раз, до боли в суставах. Не тут-то было.

У меня остается еще мгновение, чтобы прижаться к двери спиной и встретить противников, как говорится, с открытым забралом.

Забрала мне как раз сейчас и не хватает.

Ближе всех оказывается слесарь Панфилов. Вид у него решительный, что он и торопится доказать. Его кулак идет на стыковку с моей челюстью, но ее как раз в этот момент не оказывается на месте. По инерции он разворачивается чуть боком, и этого достаточно. Надеюсь, все ребра у него остались целы.

Пока бедняга пытается встать, я записываю одно очко в свою пользу и тут же получаю страшный удар в плечо. Счет ничейный, к тому же слесарь Панфилов встает на ноги. И снова трое против одного.

Их-то трое. А я один…

Крайний справа идет наперехват, но я нарушаю правила, выдавив из него локтем запас воздуха. Это не помогает, так как лысоголовый старательно пинает меня кованым ботинком, а слесарь Панфилов продолжает развивать успех, проводя прямой в голову. Тут в самый раз вспомнить фигурное катание. Не в смысле изящества, с которым я принимаю горизонтальное положение, а в смысле замедленных повторов. Чья-то подошва зависает над моим лицом, и так медленно, что я успеваю рассмотреть полустертую подкову и прилипший комок глины.

Подошва исчезает.

— Придурок, он нужен тепленький.

Меня поднимают на ноги, но тут крайний, которого я в самом начале вывел из игры, решает внести свою лепту в виде мощного пинка сзади. Согласно закону физики, я лечу вперед, где меня ждет неумолимая стена вагончика.

Дальше я путешествую в розовом тумане.

…Туман наползает на меня, я тону в нем, тону в этих липких густых хлопьях, так и не достигнув дна. Путь мой долог.

Но вот впереди забрезжил свет. Или призрак света. Желтый кружок с рваными краями. Я не чувствую собственного веса.

Поднимаюсь и начинаю путь к свету. Мне некуда спешить.

Желтый кружок нестерпимо режет глаза. Я отворачиваюсь, и снова подступает темнота. А сквозь темноту проступает воспоминание.

Я ощущаю воспоминание как реальность, ощущаю каждым мускулом, каждым нервом. Тело мое снова приобретает вес, и вот уже вокруг растаяла неопределенность, а я сижу в салоне взятого напрокат «фордика» с забрызганными номерами. Сижу в кресле рядом с водителем и курю сигарету за сигаретой. В машине я не один: моя спутница, прекрасная и гордая, ведет машину.

Она чуть наклонилась вперед, и я вижу только ее профиль, в котором слились воедино черты испанских и африканских предков.

За окнами чужой город, где кастильские балконы перемешаны со слепым железобетоном, где бармены вежливы и сердечны, а проституткам нет и тринадцати, где бассейны с лазоревой водой, и так сладостно отдыхать в тени после обеда. Правда, в подвалах некоторых учреждений ломают кости и подключают электроды к половым органам. Есть и такие развлечения. Но это для избранных… Мне, судя по всему, будет уготовано не место зрителя, а участника представления.

Я в этом городе чужой. У меня чужое имя и чужая биография. И только моя спутница знает, кто я на самом деле. Скорее, не знает, догадывается. Она сбросила туфельки на пол, чтобы удобнее было выжимать сцепление и газ, и теперь они лежат на полу маленькими серебряными скелетиками.

Я курю сигарету за сигаретой, а она, ни к кому лично не обращаясь, говорит:

— Скоро можно будет выпрыгнуть. Я приторможу за поворотом.

Я понимаю, почему она это говорит. Достаточно оглянуться на голубой «Шевроле», который идет следом. В нем крутые ребята, они не будут церемониться, тем более мы морочим им голову уже довольно долго. Кажется, они вычислили нас еще в гостинице, где мы строили из себя двух молодоженов.

Кстати, так ли уж это было далеко от истины?

— Я приторможу, — говорит она, — возле бульвара. Там кусты. Если сразу не встанешь, можно отползти в кусты. Они не заметят.

— Подождем, — наконец говорю я.

— Нельзя, — она оборачивается, и я вижу ее блестящие глаза. — Мы сейчас попадем на скоростную трассу. Там нам от них не уйти. Наш «форд-фолькон», — она прищуривается, — тропический вариант. Нельзя, чтобы нас остановили, когда у тебя этот. пакет. Тогда конец. И тебе, и моим товарищам.

Понимаю — она права. Я всего-навсего почтовый ящик. А почтовый ящик должен заботиться о своих адресатах. Тем более когда это нечто большее, чем просто работа.

— Сейчас приторможу, — говорит она, — приготовься…

Я откатился в кусты и потом, хромая, дошел куда следует.

А на следующий день прочел в газете, что тот самый «фордик» с забрызганными номерами, тропический вариант, сбил ограждение на повороте и упал со склона. Он переворачивался и падал вниз, пока не врезался в дерево.

Чтобы извлечь из обломков тело водителя, машину пришлось разрезать автогеном…

— Я приторможу, — говорит она, а я пытаюсь ответить ей, что хочу остаться, остаться до того, последнего поворота…

Но она настойчиво повторяет:

— Я приторможу. Приготовься.

И я прыгаю в придорожные кусты. И продолжаю быть рядом с ней, до тех пор, пока машина не расплющится о ствол дерева…

Это бесконечно остается со мной. Вот уже много лет.

Такие дела…

Я вновь поворачиваюсь к свету, чтобы преодолеть последнюю черту. Уже протянул вперед руку, и она заискрилась в нестерпимом желтом свете.

И услыхал голоса. Где-то позади.

Голоса назойливые.