Андрей Воронин - Наперегонки со смертью

— Ха, а его так быстро и не добудешь! Знаешь, сколько времени ты бы ждал его, если бы был обыкновенным жителем Сарнов?

— Ну?

— Месяца два как минимум. Но специально по моей просьбе ты стал счастливым обладателем заветной бумажки ровно за полчаса. Разницу улавливаешь?

— Еще бы! Ну, а куда мы на этот раз?

— В аптеку.

— В аптеку?

— Банда, я думаю, что пару бинтов, жгут, йод, перекись водорода и какое-нибудь сильное обезболивающее нам совсем не помешают.

Олег сказал это очень серьезно, сосредоточенно глядя на дорогу, и Банда как-то вдруг разом почувствовал, что к их приключению Востряков относится гораздо серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. И Сашка лишь молча благодарно похлопал друга по плечу…

Алина запомнила это путешествие на всю жизнь.

Машину трясло немилосердно, и тяжеленные ящики грозно поскрипывали и постанывали, нависая над головой девушки. Слежавшееся сено уже практически не амортизировало тряску, и все тело ее теперь болело, превратившись, видимо, в единый огромный синяк. Уже несколько часов Алина ехала, стоя на ногах, не в силах ни прилечь, ни сесть от мучительной ноющей боли.

Периодически водитель их машины троекратно коротко сигналил, и тогда Хабиб, невозмутимо восседавший у прохода и всю дорогу не спускавший с нее глаз, вставал, подходил к ней и, оторвав кусок пластыря, заклеивал ей рот и снова сковывал за спиной руки наручниками. И тогда девушка понимала, что через несколько минут будет остановка, например, для дозаправки или на железнодорожном переезде. Ее охранники, видимо, здорово опасались, что девушка закричит, желая привлечь внимание к их машине, и предпринимали самые строгие меры предосторожности.

От постоянно рассеивавшегося по фуре дыма выхлопных труб у девушки нестерпимо болела голова. Это было жуткое мучение, и Алина мечтала о смерти не в силах вынести подобные испытания.

Ее сторож ни слова не понимал по-русски да и не стремился с ней объясняться. Поэтому девушка продолжала оставаться в неведении как относительно самой цели их поездки, так и ее конечного пункта.

Они были в дороге почти сутки, когда водитель снова коротко трижды просигналил.

Хабиб привычно встал и направился к ней, отрывая на ходу очередной кусок пластыря, но на этот раз он не ограничился лишь наручниками. Он достал из кармана тонкую шелковую веревку и, уложив Алину, ловко и быстро связал ее по рукам и ногам, превратив девушку в молчаливую и беспомощную куклу, а сам извлек из-под пиджака пистолет и, передернув затвор, притаился у проема И по этим приготовлениям Алина поняла, что их караван ожидает что-то серьезное.

Некоторое время они, видимо, стояли в очереди, потому что машины продвигались буквально по несколько метров, часто останавливаясь и заглушая двигатели. В наступавшей тишине Алина слышала разноязычный и разноголосый гул вокруг ее темницы, ругань, хлопанье дверок и сигналы клаксонов.

Потом строгие голоса раздались у самого фургона, и девушка поняла, что происходит.

— Характер вашего груза?

— Все указано в документах, — она узнала этот голос с выраженным акцентом, он принадлежал маленькому тщедушному арабу, одному из ее похитителей.

— Господин Фаллах, потрудитесь отвечать на наши вопросы. Это не моя прихоть, вы проходите процедуру таможенного досмотра, и мы имеем право знать, что вы собираетесь вывезти через Республику Беларусь.

— Да, конечно, господин офицер! Мы везем запчасти к автомобилям «лада».

— Откуда?

— Мы официально зарегистрированы в Москве как дилеры АвтоВАЗа.

— Куда следует груз?

— В Чехию. В Прагу.

— Грузополучатель?

— Компания «Чехавтотранс».

— Так, ясно. Фуры опечатаны?

— Да. Пломбы московского отделения Российского таможенного комитета. Прошу убедиться, господин офицер, в их сохранности.

— Хорошо. Прошу вас предъявить документ об уплате транзитного сбора.

— Вот, господин офицер, пожалуйста.

— Все в порядке. Хорошо, господин Фаллах.

Сколько у вас человек?

— Шестеро. По два на каждую машину — Давайте перейдем к досмотру кабин и днищ автомобилей.

— Прошу вас, господин офицер, пройдемте. Мы всеми силами готовы вам помочь.

— У нас совместный контроль с польской стороной, поэтому потрудитесь уплатить польские транзитные налоги. Сержант отведет вас куда нужно, пока мы будем досматривать кабины…

Голоса удалялись, и вместе с ними пропадала, угасала где-то вдали надежда Алины на освобождение. Девушка беззвучно горько заплакала, захлебываясь слезами, не в силах разжать склеенные лейкопластырем губы…

— Банда, мы выскочим на Брестское шоссе в районе Барановичей, и до Бреста останется километров сто восемьдесят — двести. Достаточно, чтобы обнаружить караван?

— Да, надеюсь. Если только они не успели проскочить раньше нас.

Банда сидел рядом с Востряковым, который ловко вел машину, на жуткой скорости летя по узкой дороге, пересекавшей полесские болота. Банда был мрачен. Как ни торопились они, но сборы, а главное — поиски бензина отняли слишком много времени, и из Сарнов они выбрались лишь к полуночи.

Двести километров, которые отделяли их от Брестской трассы, если верить атласу автомобильных дорог Европы, случайно оказавшемуся у Вострякова, их довольно скоростной «паджеро» должен был преодолеть часа за полтора, а значит, можно было запросто разминуться с конвоем арабов.

— Не волнуйся, Банда. Мы их обязательно найдем. Три автомобиля, пересекающих государственную границу, — не иголка в стоге сена.

— А ты уверен, что Алина еще будет с ними?

— Я ни в чем не уверен. Кроме того, что мы найдем этих арабов. А уж потом — дело техники узнать, где девушка.

— Ох, Олежка, боюсь, не все так просто.

— Банда, хочешь, я тебе одну вещь скажу, но только ты не обижайся, ладно? — Востряков коротко взглянул на Банду и снова впился глазами в ночную темному, рассекаемую фарами «паджеро».

— Ну?

— Я тебя не узнаю. С каких пор ты стал нытиком? С каких пор ты стал чего-то бояться?

— Я люблю ее.

— Это я понял.

— Я боюсь, чтобы не случилось чего-нибудь страшного.

— Банда, когда мы шли с тобой в дозор или когда нас бросали на штурм перевала там, в Афгане, ты боялся чего-нибудь страшного?

— Сначала — да.

— А потом? Потом, когда ты и меня научил смотреть на вещи так же, как сам?

— Потом — нет. О худшем лучше не вспоминать.

Тогда голова трезвее и лучше слушается тело.

— Банда, в тебе появился страх, ты начал бояться. А когда ты боишься, начинаю бояться и я, потому что я привык видеть рядом уверенного в себе и в своих друзьях Банду. А сейчас…

— Извини, Олежка. Просто раньше можно было бояться только за себя. Теперь я боюсь за Алину.