Валерий Горшков - Под чужим именем

Добрались до Гатчины без происшествий. Правда, как и предполагал Слава, где-то на полпути попали в сильный затяжной ливень, сопровождавший шустро бегущий по дороге «БМВ» до самой арки, за которой начинался уютный провинциальный городок. Но во второй раз за последние два часа вымокнуть насквозь не пришлось – спасла накинутая на плечи военная накидка. В Гатчине, где до этого дня Слава бывал всего раз – на университетской экскурсии – и ориентировался слабо, Ботаник свернул в сторону живописного парка, главной цели паломничества всех приезжих, попетлял по узким улочкам и в конце концов выехал на длинную липовую аллею, вскоре остановив мотоцикл на небольшой мощеной площадке перед некогда шикарным, а сейчас заметно облупившимся и потерявшим прежнюю респектабельность двухэтажным особняком. В центре площадки, окруженной со всех сторон густыми кустами сирени, возвышался покрывшийся зеленым налетом, явно много лет не функционирующий, а оттого полный всевозможного мусора декоративный фонтан в виде стоящего на гигантской морской раковине медного амурчика.

– Приехали, – трижды нажав на сигнал, заглушив двигатель и стянув краги, сообщил с явным облегчением Сомов. – Сейчас из хаты появится холуй и проводит нас к барину.

– Это что? – сползая с сиденья и разминая затекшую спину, удивленно спросил Корсак. – Дом Ветра? Вор здесь живет?!

– Дом государственный. Но Ветер здесь фактический хозяин.

– С таким счастьем – и на свободе? – хмыкнул Слава.

– Как видишь, некоторым вполне удается, – усмехнулся Леонид Иванович.

Уныло глядящий на незваных гостей четырнадцатью глазами-окнами, словно стыдящийся своего нынешнего неприглядного вида двухэтажный дом, вне всякого сомнения, до революции принадлежал кому-то из членов императорской или знатной дворянской фамилии и внешне весьма отдаленно напоминал Зимний дворец в миниатюре. С двумя белыми колоннами по краям парадной лестницы особнячок был выкрашен в традиционной гатчинской манере – в нежно-желтый цвет. Приглядевшись, Слава заметил рядом с массивными дверьми какую-то табличку.

– Вообще-то сейчас это закрытая ведомственная гостиница Культпросвета, – словно угадав ход мыслей Корсака, сообщил Сомов. – Буржуйское, так сказать, культурное наследие национализировано, большей частью сохранено от разграбления и после вывоза в Ленинград всех ценностей превращено в постоялый двор для иногородних артистов. Даже внутренний интерьер помещений в левом крыле сохранился, как был до Октября семнадцатого. Мебель, картины из тех, что попроще, статуэтки. Теперь это номер-люкс. Для особо важных гостей… Вся соль в том, что директор гостиницы – человек из ближайшего окружения Ветра. И обязан ему по гроб жизни… Ветер хорошо устроился. Живет который год подряд в скромном двухкомнатном номере с ванной. Не платит за это удовольствие ни копейки. Формально, для прикрытия, числится при гостинице то ли вторым истопником, то ли помощником коменданта. Я не уточнял. Какая разница?

– Еду, надо полагать, сам себе тоже не готовит. И полы веником не метет…

– Разумеется, – улыбнулся Сомов. – Не только повар – даже личная охрана есть. Вон там, глянь-ка, с левого торца, козырек видишь? Это, братец, ресторация. «Подкова» называется. Исправно открывает двери каждый божий день в пятнадцать часов и работает до полуночи. Официально. Для своих – круглосуточно. Только вот гатчинские жители, кто побогаче, не слишком сей подвальчик жалуют. А попав туда случайно, по недомыслию, спешат как можно быстрее удалиться. Потому как атмосфера там особая, густая. И публика собирается хоть и вполне чистая, но весьма специфическая.

– А как же милиция? – негромко поинтересовался Корсак. Ему казалось, что ответ он уже знает. И Ярослав не ошибся.

– Ветер всегда остается верен своим привычкам. Переехав в эти края, сразу же выбрал своей вотчиной не Ленинград, а именно маленькую Гатчину. Тихое, милейшее глазу и сердцу место. Природа опять-таки. Чистый пруд с рыбкой. Река Ижора рядышком. Не так сыро и ветрено, как в Петродворце. Недаром именно Гатчину в свое время облюбовал изнеженный царский отпрыск. До Ленинграда – всего час езды. Ты пойми: держать под контролем криминальный мир городка с населением в несколько десятков тысяч гораздо легче, чем хотя бы один район большого города. Впрочем… в Питере Ветра тоже знают. И с ним считаются.

– Насколько я тебя понял, главный легавый тоже в друзьях у Ветра?

– В друзьях – не в друзьях, – пожал плечами Леонид Иванович, – мастью не вышел. И рожей лица. Но проблем, по крайней мере, банде не создает. За это Ветер благодарит гражданина начальника, как может. В ресторане кормит, денежек на шоколад подкидывает, в номере-люкс изредка ночевать позволяет. С девочками. Всем хорошо, все довольны. Благодать. Словно не тридцать седьмой на дворе, а пятнадцатый. В Ленинграде кипят страсти, а тут – тихое болото. Для своих.

– Тут у него еще и бордель в придачу? – глухо спросил Корсак, с интересом разглядывая ту часть дома, где должны были находиться обозначенные Иванычем развратные альковы.

– Бордель, Славик, это когда на застиранных простынях с клопами, всем кому не лень, за рубль двадцать и с вошками в придачу. – Сомов положил ему руку на плечо. – А когда девушки образованные, чистенькие, милые, скромные, с которыми умному человеку и шампанского на брудершафт выпить можно, и поговорить о высоких материях, и в постели удовольствие получить, как в садах Эдема, и при всем этом быть на сто процентов уверенным, что утром будешь столь же здоровым, как и накануне, это уже не бордель. А культурное пролетарско-комсомольское общество «Заря коммунизма». Именно за этой конторой числится постоянная бронь на левое крыло дома. И на два соседних номера, включая люкс. Теперь понял?

– Веселое кино, – сказал Корсак. – В подвале – кабак, на этажах – гостиница, в одном из номеров которой живет авторитетный вор, а слева – бордель для избранных. Цирк.

– Может, ты и прав. А-а!.. Вот и Иванушка пожаловал. – Сомов кивнул на появившегося из-за угла рослого детину, прямиком направившегося к ним. – Стало быть, заметили нас.

– Вы знакомы?

– В смысле? – оглянулся профессор.

– Ну, ты назвал его по имени.

– А, вот ты о чем, – ухмыльнулся Сомов. – Нет, я, как и ты, вижу эту жирную обезьяну в первый раз. Это феня, воровской жаргон. На языке урок и воров раньше иванами звали особо уважаемых и авторитетных в криминальном мире личностей. А сейчас – странное дело – все больше кличут безмозглых, здоровенных бандитов, ходящих в услужении у авторитетов. Особо амбалистых даже обзывают Полтора Ивана… Не слыхал? Ты, кстати, мову ихнюю воровскую запоминай. Если что неясно – спрашивай тихонько, я переведу. В жизни пригодится, уж поверь мне.