Сергей Зверев - Принцип мести

Я сразу подумал о Миледи.

– Как говорил Сергей Булгаков, эдемская красота в царстве «князя мира сего» есть до известной степени хищение или подделка, и потому она жалит, как змея, и губит сладко своей отравой.

– Чьей красотой ты ужален? – спросил Садовский, откладывая в сторону том Достоевского.

– Ты ее не знаешь.

– Это началось после нашего отъезда из города-героя Пьи? – допытывался он.

– Да. Я виделся с ней.

– А я чуть не женился. Три раза собирался. Или четыре. Причем на одной и той же девушке. Она успела побывать замужем и родить дочь. Теперь она далеко. А я еще дальше. Грустная история.

Видя, что я не слишком охотно поддерживаю этот разговор, он сменил тему.

– Недавно мне на глаза попалась одна газетенка. Там пишут о каком-то Льве Баянове, который якобы с потрохами продался Богуславскому и теперь представляет его интересы в Госдуме.

– Я хорошо знаю этого деятеля. Работал у него когда-то начальником службы безопасности. Хорошим был парнем. Но недолго.

– Там же говорится, что человек Богуславского не прошел по спискам ЛДПР, и потому наш крестный отец не имеет серьезной поддержки на федеральном уровне. Его теперь ищут пожарные, ищет милиция. И Интерпол.

– Интересно, где теперь он всплывет.

– В буквальном или переносном смысле?

– Все возможно. Меня гораздо больше беспокоит, что с Дашей. С тех пор, как она исчезла, о ней ни слуху ни духу.

– Ты проверял фотомодельное агентство?

– Она там больше не работает.

– Сама уволилась?

– Нет, через доверенное лицо.

– Значит, она жива...

– Но почему не дает о себе знать?

– Даст.

Он как в воду глядел: в тот же вечер Даша позвонила Игнатию и «забила стрелку» в кафе «Лира». По словам протоиерея, говорила она сбивчиво, дрожащим от волнения голосом и в конце концов разрыдалась, умоляя отдать ее мучителям статуэтку, которую мы у них похитили. «Иначе они меня убьют», – сказала она.

– Когда встреча? – спросил я.

– Завтра в семь.

– Надо предупредить Олега.

Созвонившись с местной Лубянкой, мы получили от нашего «шефа» все необходимые инструкции. Операция захвата Богуславского (а сомнений в том, что встреча инициирована именно им, у нас не оставалось), была спланирована с нашим непосредственным участием. Но была тут одна неувязочка: почему его люди использовали ее в качестве приманки и даже позволили себе выдвинуть ультиматум? Неужели Богуславский способен променять собственную дочь на несколько миллионов долларов? Конечно, зная его, я не удивился бы этому, но что-то здесь все-таки было не так. Слишком уж примитивной казалась мне схема «отъема» ключа. Не похоже на Богуславского, большого любителя многоходовых комбинаций... Очевидно, он затеял какую-то сложную игру и сделал первый ход. Если, конечно, это он и если он все еще жив.

С другой стороны, вполне могло случиться, что Богуславский, загнанный в угол, был просто лишен возможности действовать иначе. Для «заметания следов» ему срочно понадобились деньги – ведь у него на хвосте сидела такая нешуточная организация, как Интерпол. Тогда все становилось на свои места, и даже его жестокость по отношению к Даше (если это был не блеф) находила свое правдоподобное объяснение. Как говорится, Акело промахнулся и теперь расплачивается за свою ошибку.

Я часто думал о Даше, и думал хорошо. Мне казалось, только благодаря ей Богуславский не умертвил нас во сне, хотя ему ничего не стоило это сделать. Спасая своих друзей от мгновенной смерти, Даша, по сути, обрекала их, и в том числе меня, на долгое мучительное умирание. Это давало крохотный, микроскопический, но шанс. Шанс выжить. Только случай спас нас.

Входило ли это в ее планы? А если нет?

Я невольно устыдился самой мысли о том, что Даша способна на столь коварное предательство. Несмотря ни на какие превратности судьбы, она сумела сохранить чистую душу и любящее сердце, в чем я ни разу не имел повода усомниться. Более того, нередко я испытывал подспудное чувство вины перед ней: мне трудно было отвечать ей взаимностью, меня привлекало лишь ее молодое, гибкое, буквально наэлектризованное сексуальной энергией тело. Ее любовь низвергалась сплошным бурным потоком; ощущение сродни тому, какое испытывает человек, стоящий под жгуче-холодными струями водопада.

«Неужели все это скоро кончится, минет, как ночной кошмар?» – иногда спрашивал я себя. Тень колизея, являвшаяся мне во снах, все еще заставляла меня вздрагивать и просыпаться. В каком-то смысле я чувствовал себя душевнобольным: я был до предела изнурен, опустошен нравственно и физически теми нечеловеческими испытаниями, через которые мне и моим друзьям пришлось пройти. Садовский был почти зеркальным моим отражением – в его голубых глазах все чаще проглядывала затаенная тоска. Мы не были суперменами и никогда не стремились ими стать, ведь супермены долго не живут, но жизнь заставляла нас рисковать, заниматься опасным трюкачеством, ходить по лезвию ножа. Наградой за наши титанические усилия всегда была усталость, одна лишь усталость. Не любовь, не удача, не деньги, и не власть – только она.

В более выгодном положении находился Игнатий – духовные борения, подвижничество в ограде церкви и забота о пастве излечивали его быстрее и лучше терапевтов и психоаналитиков. Конечно, он подвергал опасности свою семью, но это не останавливало его, он не хотел прятаться. Пример протоиерея всегда был у нас перед глазами и подталкивал к тому, чтобы многое переосмыслить – и вокруг, и в самих себе. Но сначала нам нужно было определиться, в каком мире мы собираемся жить. Ведь главная схватка с Богуславским, судя по всему, была еще впереди. В минуты слабости, вспоминая об этом, я начинал глохнуть, слепнуть, терять дар речи и косноязычно взывать о милости и заступничестве свыше. Я попросил Игнатия научить меня молитвам и научился с благоговением посылать их Богу. Не знаю, прислушивался ли Он ко мне, но всякий раз после общения с Ним я чувствовал огромное облегчение.

Садовский шел по другому пути, дозревая по-своему. Его всегда, еще с курсантских лет волновал вопрос: почему процветают гады? Ответ на него он нашел в Библии, отметив закладкой то место, где Иеремия обращает жалобу к Богу. «Почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют»? – вопрошает пророк. На что Господь отвечает ему: «Если ты с пешими бежал и они утомили тебя, как же тебе состязаться с конями»?

– Ты готов состязаться с конями? – поинтересовался он у меня в день, когда должна была состояться решающая встреча с «нечестивыми и вероломными».

– Вперед, труба зовет.

– Тогда пойдем туда, где продают правого за серебро и бедного – за пару сандалий. К кому мы с мечом придем, того и завоюем.