Александр Лукин - Сотрудник ЧК

Воронько поднял руку:

– Тихо, товарищи, все будет в порядке! Сейчас заберем арестованных в чека, там разберемся, кто прав, кто виноват.

Чернявый красноармеец крикнул:

– Не отдадим! Сами их судить будем!

– Не выпустим гадов из лазарету! – поддержали его.

– Знаем, они вам мясцо, а вы их на все четыре стороны! – выкрикнул рыжий казачок, только что разговаривавший с Алексеем.

– Что-о? – Воронько повернулся к нему. – Что ты сказал?

Лапая задний карман брюк, где лежал револьвер, он шагнул к раненому.

– Они нам мясцо? Значит, нас купить можно, так, что ли?

Отпрянув назад, парень прижался спиной к товарищам.

Стало тихо. И эта внезапная тишина была пронизана таким недобрым, настороженным ожиданием, что Алексей вдруг почувствовал: Воронько делает ошибку. Столкновение с раненым в этой накаленной обстановке могло вызвать новый взрыв возмущения.

Он предостерегающе сказал:

– Товарищ Воронько!..

Но Воронько, по-видимому, и сам уже все понял. Дернув плечами, он отвернулся от рыжего и решительно поправил на боку офицерскую полевую сумку.

– Добро, пусть по-вашему! Устроим комиссию – на месте разберемся!

– Это другой разговор! – одобрительно зашумели кругом.

– С самого начала бы так!

– Грамотные есть? – спросил Воронько. – Пусть выйдут.

Он был уже спокоен, улыбался, и только усы его возбужденно топорщились.

Вперед протиснулось несколько человек. Воронько отобрал четверых, присоединил к ним чернявого красноармейца, который говорил речь, потом нашел глазами своего рыжего обидчика:

– Эй, гнедой, иди тоже в комиссию заседать!

– А на черта мне та комиссия! – отмахнулся рыжий, держась, на всякий случай, поодаль.

– Иди сам разбирайся, ежели другим не веришь.

– Мне это ни к чему. И так все известно.

– Может, еще чего узнаешь… про чекистов.

– Вы ему пожрать пообещайте, сам побежит, – посоветовал кто-то. – Он брюхом до всего доходит.

Раненые засмеялись. От недавней напряженности не осталось и следа. Рыжего стали подталкивать к Воронько.

– Да ведь малограмотный я, – отнекивался тот.

– Уразумеешь как-нибудь. Заурчит в пузе, – значит, непорядок.

Его в конце концов уговорили.

Трубным своим басом Воронько точно обрубил шум:

– Тихо! Знаете этих людей? – спросил он, указывая на «комиссию». – Доверяете им?

– Знаем!

– Люди известные!

– В таком разе кончайте базар: комиссия будет работать, остальным не соваться! Ведите на кухню!

И толпа, возглавляемая «комиссией», повалила к одноэтажному, стоявшему особнячком кухонному флигельку. У его дверей двое раненых с винтовками охраняли нерозданный обед. «Комиссия» вошла на кухню, раненые столпились в дверях, облепили распахнутые окна.

На длинном разделочном столе влажной остывшей грудой лежало сваренное мясо.

– Седайте, громодяне, – сказал Воронько членам «комиссии», – будем работать.

Алексею показалось, что матроса начинает забавлять происходящее. Воронько сел на табурет посреди кухни, положил на колени полевую сумку и уперся руками в бедра, хитро оглядывая присутствующих из-под насупленных бровей. Алексей встал у двери, помогая часовым сдерживать любопытных. «Комиссия» расселась на лавке вдоль стены.

Начался разбор дела.

Прежде всего допросили тех двух раненых, которые «накрыли» повара с поличным. Это были молоденький чубатый красноармеец с забинтованным глазом и дюжий хромой матрос в полосатом тельнике и желтых затрепанных кальсонах. Молоденький бойко рассказал, что подозрение у него вызвала солидная комплекция повара: с чего бы он был такой толстый, когда у всего трудового народа животы подводит! Не иначе – обжирается за счет раненых! С того все и началось…

– Повар-то спервоначалу нагличал, – рассказывал свидетель, – отказался мясо вешать, оттого, мол, что с обедом не поспеет. Но мы его взяли за жиры – взвесил… А как прояснилось, что не хватает, говорит-уварка. Это двадцать-то фунтов! Тут и малому дитю было бы понятно, что и как… Ты не гляди, что у меня временно один глаз остался: я и вслепую контрреволюцию разберу!

Раненые сочувственно засмеялись.

– Сколько было мяса вначале? – спросил Воронько хмурясь.

– Свежего-то? Чуть поболе семидесяти четырех фунтов, – с уверенностью ответил красноармеец. – А как сварилось, в аккурат – пятьдесят. Двадцать четыре фунта как не бывало.

Воронько почесал голову, сдвинув на сторону фуражку, и обратился к «комиссии»:

– Теперь надо другую сторону послушать… Пускай повара приведут. Только смотрите, без глупостей! Если кто тронет его хоть пальцем, с тем я отдельно поговорю! Михалев, сходи с ними, последи за порядком!

Привели повара. Неповоротливый, болезненно тучный, он мелко семенил ногами и, как улитка, втягивал голову в плечи при каждом окрике.

Его поставили перед Воронько.

– Рассказывай, кок, воровал мясо или не воровал? – приказал тот.

Повар заплакал. Дрожа обвислыми щеками, он стал клясться, что за тридцать лет работы не взял казенного ни на полушку, что мясо уварилось, что у него жена – старуха, а дочка на сносях от красного командира…

– Не заставьте безвинно пострадать, голубчики! – задыхаясь, выговаривал он. – Честно работал, видит бог!

– Знаем вашу честность! – крикнул рыжий.

Но его никто не поддержал. Раненые уже успокоились, и вид жалкого, плачущего старика подействовал на всех угнетающе.

– Отвечай, кок, – сказал Воронько, дергая себя за ус, – сколько бывает уварка?

– По-разному, голубчик, – всхлипнул повар. – Какое мясо… Другой раз и треть от всего может уйти.

Кругом зашумели.

– Ша, громодяне! – повысил голос Воронько. – Надо проверить, брешет он или нет. Свежее мясо есть еще, кок?

– В подвале, к ужину осталось.

– Давайте его сюда!

Когда мясо вытащили наверх, Воронько сказал повару:

– Режь ровно три фунта. Но, смотри, тютелька в тютельку.

Все придирчиво следили, как повар взвешивал отрубленный от тушки сочный кусок филея.

– Ставь чугунок на огонь! – распорядился Воронько. – Сейчас, товарищи, сварим этот кусок и посмотрим, сколько останется, а там решим – виноват старик или нет.

Кто-то недовольно протянул:

– До-олгая история!

Человека расстрелять, известно, быстрей, – нахмурился Воронько. – Ничего, подождешь!

– Правильно! – заговорили раненые. – Это он дельно придумал!

…Мясо варилось больше часу, и все это время члены «комиссии» и раненые, не отрываясь, следили за кипящим чугунком. По кухне растекался пар. Запахло жирным мясным бульоном. И послышались голоса:

– Ох, и жрать охота! Без обеда ведь сидим!

– Кабы не затевали бузу, давно были бы сыты!

Сварившееся мясо взвесили. В нем не хватало одного фунта и трех золотников!