Евгений Сартинов - В алмазную пыль...

Теперь их позиция принимала почти комическое положение. И у Шалимова и у Матвея осталось в запасе по одному патрону. Запасную обойму журналист сгоряча оставил в кармане полушубка. Время от времени он оглядывался в его сторону, но понимал, что просто не успеет до него добежать. Так они и кружили вокруг сарая, прислушиваясь к дыханию, и шагам друг друга. Всё это время Михаил вслушивался и в периодично раздающиеся с противоположной стороны дома перестрелку. Из самого дома, гулко и резко бабахал карабин, время от времени ему торопливой скороговоркой отвечал автомат майора. Пока эти двое были заняты делом, Шалимову можно было не опасаться выстрела в спину.

Сапоги напарника Лалька имели своеобразную способность скрипеть при ходьбе. Именно это подсказывало Михаилу маршруты передвижений своего визави. Пробегая мимо больших, двустворчатых ворот сарая журналист не удержался и заглянул во внутрь. Он ничего не увидел, в сарае царил почти ночной мрак, но приглушённый скрип дверных петель подсказал ему интересную идею. Торопливо закрыв створку, он затем ещё раз, уже более отчётливо проскрежетал петлями, и быстро проскользнул за угол.

Матвей осторожно приблизился к двери, оглядываясь по сторонам, он некоторое время стоял рядом, понимая, что на свету он будет слишком хорошей мишенью. Наконец он решился и, прислонившись боком к стене, резко распахнул ворота. Этого скрипа только и ждал уже обежавший вокруг строения Шалимов. Выскочив из-за угла, он вскинул пистолет двумя руками и выстрелил в широкую спину Матвея.

Ему фатально не повезло. Пуля летела точно в сердце бандита, но тот в последнюю секунду начал оборачиваться и заряд попал в приклад ружья, расщепив его напополам. На секунду оба противника замерли, затем уже Матвей вскинул ружьё. Шалимов еле успел прыгнуть за угол, и тут же медвежий жакан, отбив от бревна щепу, просвистел в сантиметрах от его головы. Когда Михаил снова выглянул из-за угла, его «крестник» уже шёл к нему, перехватив ружьё за стволы как дубину.

"Похоже, у него тоже кончились патроны", — понял журналист, оглядываясь по сторонам в поисках хоть какой-нибудь жерди или лопаты. Как назло в обозримых пределах не было ни чего похожего. Шалимов начал, пятясь, отступать назад, Матвей же, наоборот, с рёвом рванулся вперёд, и, размахнувшись с плеча, рубанул ружьём, целя журналисту по голове.

В последнее мгновенье Михаил успел отпрыгнуть назад, и Матвей вдребезги разнёс о стену и без того расщеплённый приклад двустволки. Эта неудача жутко обозлила первейшего кореша Лалька. Откинув в сторону остатки тулки он осклабился и вытащил из-за голенища сапога нож. Это было не охотничье оружие, скорее обычная финка, узкая и длинная.

— Н-ну, с-сучара, счас ты у меня станцуешь польку-бабочку! — со всей душой ухмыльнулся Матвей, надвигаясь на журналиста. Тот осторожно отходил, прикидывая свои шансы. Их оказалось не слишком много. Увы, самбо или дзюдо не были его стилем. Ударить Михаил мог хорошо, но для этого надо было подойти к бандюге поближе. А тот, помня про нокаутирующий удар журналиста, весь прогнулся вперёд и, вытянув руку, время от времени резко махал финкой из стороны в сторону. Порой отполированное лезвие свистело в миллиметрах от груди Михаила, и этот острый блеск завораживал журналиста, лишая его решительности.

Так они продвигались вдоль сарая, время от времени Матвей пытался сделать выпад вперёд, но Шалимов уходил от него, надеясь выгадать момент для удара кулаком.

"Ещё раз прыгнет, подставлю руку и ударю", — решил про себя журналист, но тут Матвей, словно услышав его мысли, остановился, и вытащил из кармана ещё один нож, на этот раз выкидной. Упругий щелчок зафиксированного лезвия казалось, обрадовал бандита как новогодний подарок. Щербатая улыбка снова появилась на его круглом лице.

— "Свежие розы на гроб им кидали"… — пропел он, снова начав наступать на Шалимова. Так они обогнули сарай по периметру, и снова вышли к фасадной части строения.

Створка ворот по-прежнему была приоткрыта, и Михаил, сконцентрировавшись на холодных молниях, поблёскивающих у его живота, совсем выпустил это из виду. Совершенно неожиданно для себя он ощутил спиной преграду, и в туже секунду Матвей с рёвом кинулся на него.

Шалимову оставалось только одно — прыгнуть в тёмную пасть сарая. Он тут же об что-то споткнулся и упал. Уже падая, Михаил слышал, как сзади него с сухим треском лезвие финки врезалось в упругую плоть дерева. Матвей выдернул нож, и всё так же улыбаясь своей перекошенной улыбкой, шагнул за порог сарая.

Приземлился Шалимов не очень удачно, врезался плечом во что-то твёрдое, на голову ему обрушился какой-то хлам: плетёные корзины, веники для бани. Раскидав всю эту рухлядь, он торопливо поднялся на ноги, а от двери на него уже надвигался его Ангарский «крестник». Запустив в него попавшимся в руки веником, Михаил начал отступать назад. В сарае по-прежнему царил полумрак, журналист спотыкался об остатки каких то механизмов, наталкивался на массивные ящики, покрытые мощным слоем пыли. Руками он шарил за спиной, стараясь найти что-нибудь вроде палки или лопаты, но ни чего толкового так и не попадалось. Нащупав у стены большое колесо от телеги, Михаил катнул его в сторону врага, но тот легко уклонился от движения массивного деревянного обода. А Матвей не торопясь, надвигался, уже зная, что на этот раз его обидчик никуда не денется.

Почти одну треть сарая занимали внушительные запасы сена. Именно в него, в конце концов, и упёрся спиной журналист. Трава ещё не успела набрать пыли и пахла опьяняюще резко. Здесь Шалимов сделал попытку сбежать, но Матвей, при всей его видимой грузности, неожиданно легко прыгнул в сторону, и только природная реакция спасла Михаила от просвистевшего в миллиметрах от горла лезвия финки. Он отшатнулся назад, и снова упёрся спиной в податливую, шершавую стену сена. В первый раз за всё это время журналист почувствовал панический ужас. Нервы Шалимова были на пределе, всё тело трепала лихорадка страха, пот заливал его лицо. Постепенно он отходил вдоль сена дальше и дальше, пока не упёрся спиной в угол. Взгляд его не отрывался от тускло светившихся в полумраке лезвий ножа. А Матвей уже не спешил, он почувствовал страх журналиста и наслаждался долгожданной местью.

— Ну и где твой длинный ножичек, а, фраер столичный? Далеко! А мой вот он, — и он повертел финкой перед лицом Шалимова. — Счас я из тебя лапшу строгать буду. Посмотрим, какого цвета у москвичей кишки, голубые, или, как у всех, сизые.

Как ни странно, но все эти разговоры привели Михаила в себя. Он понимал, что сейчас может умереть, и мозг лихорадочно и торопливо просчитывал варианты спасения. А Матвей, не почувствовав этой перемены всё продолжал юродствовать.