Сергей Зверев - Тайное становится явным

– Спокойной ночи, Нинок, – соорудил мне жест «но пасаран» и повернулся на другой бок.

– Ыгы, – сказала я. И тоже отвернулась.

Невероятно, но один из этих бойцов удачи талантливо играл чужую роль. Едва ли Пургин гнал телегу, намекая, что заряжает второго агента. Ему-то какой с того прок? Гарантировать, что под строгим оком я не выйду из-под контроля и не натворю глупостей? Ничего подобного. С самого начала мы обговорили, что я не выполняю конкретное задание и могу делать все, что мне заблагорассудится. Лишь бы собрала информацию про базу. Значит, агент есть (логика женская, но чем-то она мне нравилась), и выполняет «отличную от других» миссию.

Непонятно другое. Зачем он мне об этом рассказал?

Антон Терех? А будет ли агент так откровенно таращиться? Это что – модный психологический писк? Не слышали про такой. А если нет – чего тогда таращится? Рожа незнакомая. Журналист тюменского радио (коль не врет), а я никогда не была в Тюмени – какие у нас с ним точки соприкосновения? Сексуальный интерес? Так Олеська и то поинтереснее. Интуитивный нюх на чужого?

Или Игорь Зарецкий? Относительный тихоня. Единственный из парней, не принимавший непосредственного участия в «кавказском узле». Крепко держал тылы и успокаивал соседей. Выходит, умеет разговаривать с людьми не своего круга. А зачем тогда доставал: сколько раз ездила в школу, с кем работала? Ведь знал, что совру. Создавал видимость, что не «подстава»? А зачем ему это надо?

Олеся Барлак? Чтобы «Бастион» послал девицу? А почему бы нет? Меня вон послали и ничего, козлятами не стали (а козлами – были). Но этот взгляд… Я вспомнила, сколько ненависти было в лице Олеси при описании моей легенды: оно просто бурлило этой ненавистью – как трясина болотными газами: только прикоснись – засосет. Ну что ж, если толковый агент способен разыграть такой убедительный спектакль – честь ему и хвала и долгих лет плодотворной работы…

Кто там еще? Дурашливый Шарапов – озорной компьютерный малый с холодными, если присмотреться, глазами? Насочинял про расстрел бичариков? Как можно про него насочинять, если точно не знать о том, что происходит на базе? А что ему мешает знать о происходящем на базе? Если «Бастион» направляет своего агента, то явно не на деревню дедушке и не по грибы – то ли найдет, то ли нет. Элементарный допрос лиц, взамен которых засылаются люди, – и уже картина происходящего обретает конкретные видения…

Та же история с Олегом Брянцевым. Должность номинального руководителя группы ничего не определяет. Помимо документов, удостоверяющих личность, он везет документы, разрешающие и объясняющие причины следования организованной группы людей, и не более. Отмазка для патруля. Воспользоваться ими так же легко, как чужой салфеткой. На вид неторопливый рассудительный человек, с боевым прошлым – как раз то, что поощряется и культивируется в среде претенциозных вояк, зовущих себя «Бастионом».

Ситуация, конечно. Агате Кристи в гробу икнется.

Полночи я вертелась с боку на бок, пытаясь найти участок тела, которому соприкосновение с вонючей простыней не доставило бы неудобств. Пробовала вспомнить, сколько раз в течение июля проводила ночь в нормальной обстановке. Пришла к выводу, что лишь однажды – в жарком номере гостиницы «Уют», в объятиях любимого человека, которого наутро забрали. Плакать не было смысла. Плакать вообще нет смысла, особенно когда находишься среди людей, для которых слезы – нонсенс, и каждую слезинку в дальнейшем придется аргументировать. Но где вы видели женщину, владеющую чувством разума? Я плакала беззвучно, закусив подушку, не вытирая слез, и молила, как перед алтарем: не выдай себя, не хлюпни, не преврати драму одинокой, покинутой женщины в нечто большее и страшное. Кто родился женщиной, тот меня поймет.

Инстинкт, обретенный в студенческие годы – вскочить на час раньше, пока у туалета не накопились прыгающие пассажиры и не объявили санитарную зону, – сработал и сегодня. В Канск прибывали ровно в девять. Полвосьмого я подскочила, очумело обозрела купе – никого не вырезали? – цапнула туалетные принадлежности и промаршировала в конец вагона – мимо пыхтящих злобой кавказцев. Те и не думали вставать – лежали, как на смертном одре, и только сверкали глазами. В туалете никого не было. Стараясь не дышать, я совершила процесс омовения. Качество санузлов в поездах дальнего следования – это отдельная строка в героической летописи отечественного транспорта, поэтому и касаться ее надо отдельно. Достаточно сказать, что условия для чистки зубов пусть не барские, но все же имелись, и то ладно. Если Дина Александровна не почистит зубы, она не жилец. Хоть песком, хоть мылом, хоть углем. Кстати, углем и рекомендуют это делать различные методики, следящие за выживанием человечества, но плюющие на благо отдельной личности. Сжечь липовую (в смысле, из липы) палочку, облохматитъ еловую веточку, взять все это в рот, пожевать, а потом прыжками бежать до ближайшего ручья – полоскать горло (если же рядом нет ручья, то это ваши проблемы, причем серьезные). Стало намного легче. Вчерашние ужасы уже не казались столь безысходными. И все же потребовались моральные усилия, чтобы вернуться в купе. Но я сделала это. Дети проекта «Эпсилон» уже шевелились и приходили в себя.

– Пост сдал, – буркнула Олеся, исчезая по проторенной мною дорожке. Пост принял. Зарецкий еще дрых. Олег Брянцев, хмурый спросонок, вместо зубной щетки вырывал из сумки кружку, явно навостряясь за кипятком. Шарапов качал пресс. С верхней полки пялился осоловелыми глазами и медленно сползал Антон Терех.

Мысленно перекрестясь, я принялась стаскивать постельное белье.

Высокое двухэтажное здание канского вокзала неплохо смотрелось в конце второго тысячелетия. В начале третьего стало жалким и убогим. Отслаивалась штукатурка, стекла на втором этаже повыбивали, туалет не работал. Но коньяк продавался. Чем и воспользовались Терех с Шараповым, приобретя плоские бутылочки – вроде тех, что Мэрилин Монро прятала на чреслах под резинкой. Привокзальная площадь, несмотря на ранний час, кишела двуногими. Автобусы, ларьки, крытые навесами ряды. Колхозники ни свет ни заря занимали торговые площади.

– Яблочки, сибирские яблочки! – голосила тетка – такая же наливная, как продаваемый товар.

– Грибочки! – вопил кривоватый дядька, возвышаясь мухомором над грудой червивых маслят. – Налетай! Подбирай! Дешевле, чем в лесу!

Здесь же на площади функционировал туалет. В мужском шла уборка, поэтому все без разбора валили в женский. Мы тоже зашли. Перегородки были по пояс, поэтому я как-то не осмелилась. Передумала. Хотя народ не шибко-то комплексовал. Времена такие. Когда действительно всем на все…