Сергей Зверев - Тайное становится явным

Небо тоже было синим – но не таким, как море, а посветлее. А гора Шантро на дальней оконечности глубоко вдающегося в море мыса почему-то казалась фиолетовой. То ли солнце, преломляясь в кристаллах воздуха и воды, создавало необычную игру красок, то ли на горе выращивали лаванду.

Городок же Сент-Авьен, лежащий в бухте Белой акулы (почему акулы? – их тут отродясь не водилось) милях в тридцати западнее Ниццы, был полностью белым. Не считая зеленых кипарисов, красных «Феррари» граждан и многочисленных цветов, растущих где ни попадя.

Белые чайки кружились над каменистым взморьем – как раз в том месте, где узкая гранитная лестница поднималась к больнице Святого Патрика. Народу почти не было: конец бархатного сезона – не самое время для пляжного отдыха. Преклонных годов мужчина со щенком лабрадора; молодая пара за столиком открытого кафе; мальчик с девочкой – обоим лет по четырнадцать-пятнадцать… Вот и весь люд.

– Есть хочу, – капризно заявила девочка. – Покормите меня, – она ходила босиком по воде и ворошила пальцами ног прибрежные камушки.

– Кафе рядом, – мальчик поднял голову и внимательно посмотрел на обнаженные щиколотки девочки. Их красиво омывала морская пена.

Девочка возмущенно фыркнула, но ничего не сказала.

– Ты не можешь позволить себе по-человечески питаться? – спросил мальчик.

– Могу, – ответила девочка. – Я многое могу себе позволить. Только денег нет.

Мальчик поднялся с камня и обшарил карманы джинсов. Нашел перламутровый брелок, ракушку и какую-то старую тусклую монету. Осмотрел все это хозяйство, пожал плечами и спрятал обратно.

– И у меня нет, – он повертел головой и нашел глазами кафе. – А может, они в кредит кормят?

– Не кормят они в кредит, – вздохнула девочка. – Только взашей. Я уже спрашивала.

Мальчик рассмеялся:

– Ладно, подождем маманю. Она скоро придет. У нее есть деньги, я сам видел. Не позволим тебе умереть молодой и голодной.

– У тебя отличная мать, – сказала девочка.

Они замолчали. Чайки с воплями носились у самой воды, облюбовав для своей карусели небольшой участок побережья. Очевидно, на поверхности появилась крупная дохлая рыба, и этот факт не мог укрыться от острых птичьих глаз. Девочка подумала: «Если он банальный неинтересный мальчишка, то сейчас обязательно скажет: я и сам неплохой».

Но у мальчика на уме было другое. «Что меня притягивает к этой вредной девчонке? – думал он. – Простая ехидна, а производит впечатление дальше некуда. Франческа Тиброва из группы пана Квободы тоже большая вредина. Но умная, ласковая и плавает здорово. А Злата Кович из параллельной – вообще деваха первоклассная. Умишка, правда, ни гу-гу, но зато какая фигура! А как она на меня смотрит!.. И где они? Почему их образы тают в моей голове, когда вместо них на меня смотрит вот эта козявка?»

– Ты хочешь что-то сказать? – догадалась девочка. Склонила головку и уставилась на него хитрыми глазками.

«Все-то она видит», – расстроился мальчик.

– Мне нравится с тобой… – буркнул он, пряча глаза. – Даже когда ты молчишь и ничего не говоришь… – Поняв, что сморозил «масло масляное», еще больше смутился. – Ты… какая-то не такая, не обычная… Правда. И знаешь, мне совершенно плевать, что у тебя нет американского дедушки, что ты голь перекатная, сирота московская и постоянно хочешь есть, меня это даже забавляет. Но только учти, когда тебе станут слишком малы мои тертые джинсы, моя маман тебе новые не купит.

Девочка тихо засмеялась:

– Ты вылитая мать. У тебя ее глаза и даже ее ужимки. Когда я смотрю в твои глаза, мне кажется, что ты – это она.

– Тебе хорошо со мной? – спросил мальчик.

Девочка не стушевалась. Тряхнула длинными волосами и дерзко ответила:

– Неплохо.

– Вау! – вскричал мальчишка и сделал два больших прыжка. – Я так и знал! Слушай, – он внезапно застыл и выкатил на девочку свои выразительные глаза. – А хочешь, я исполню любое твое желание? Заказывай. Но только одно.

У девочки разгорелись глаза. Шутка ли сказать – любое… Она закусила губу и глубоко задумалась. Естественно, случай уникальный. Второго желания не исполнят, а значит, с первым нельзя лопухнуться. Выдать ему, самоуверенному, на всю катушку…

– Бутерброд с салями, – выпалила она, зажмурившись.

– А где я тебе его… – начал было разочарованно мальчик, но потом вдруг сменил тему:

– Смотри, маман идет…

– Очень вовремя, – пробормотала девочка.

По гранитной лестнице спускалась женщина. Немного худощавая, но очень эффектная. В длинном платье цвета бирюзовой волны, в узких лодочках. Отчасти она напоминала актрису Елену Яковлеву, отчасти – непоседливую голливудскую диву Мелани Гриффит. Правда, в лице ее сегодня не было свойственного обеим озорства – она была бледна и задумчива. Но мальчик и девочка твердо знали, что эта бледность обусловлена не черными мыслями, а двумя пулями, не так давно извлеченными из ее тела. Она спустилась к пляжу (не каждая француженка смогла бы похвастаться такой грацией движений) и подошла к воде.

– Привет, мать, – улыбнулся мальчик.

– Салют пионерам, – улыбнулась женщина. При виде детей ее глаза потеплели. Впалые щеки покрылись румянцем.

– Кто такие пионеры? – мальчик повернулся к девочке.

– Я потом тебе расскажу, – прошептала девочка. Затем подняла голову и, заметно волнуясь, спросила:

– Как он, тетя Дина?

Женщина кивнула:

– Сегодня гораздо лучше.

Она открыла сумочку и, пошуршав дамскими принадлежностями, достала ключ.

– Идите в гостиницу, дети. Но прошу вас – ничего предосудительного, договорились? Я бы рада вас проконтролировать, но у меня через полчаса встреча. Антон, отвечаешь.

– Ладно, мать, Антон за базар ответит, – мальчик в присутствии матери совершенно не комплексовал. – Но ты, маман, опять забыла нас субсидироватъ. Алиса пухнет с голоду, да и я, честно говоря, чего-нибудь бы укусил.

Последовал процесс передачи денег, в ходе которого мальчик сохранял достоинство, а девочка застенчиво смотрела себе под ноги. А когда они уходили, девочка несколько раз оглядывалась и пристально смотрела женщине в глаза – словно пыталась в них прочесть важную для себя информацию. Но вскоре мальчик взял ее за руку, и она больше не оборачивалась. Они обогнули кафе (бумажка в сто евро достаточно веский повод не размениваться на дешевые забегаловки) и ушли в сторону города – к авеню Форжирак.

Женщина задумчиво смотрела им вслед. Усилился ветер. Две одинокие пальмы, наклоненные к морю, взметнули метелки. Дикой розой «перекати-поле» прошелестел пустой мусорный мешок. Пенсионер поежился, сгреб в охапку лабрадора и отправился к лестнице.

Женщина прошла по берегу. За скалой Кричащей ласточки, когда из виду скрылась клиника Святого Патрика и показался внушительный «алькасар» местного авторитета Луи Прусто – бензинового и рулеточного короля, – она села на камень и стала смотреть на море. Но бирюза и ультрамарин не помогли стереть из памяти лицо больного. Нестареющее, но изможденное лицо, полностью седая голова («Белеть дальше некуда, – отшутился он, – буду лысеть»). «Кто вам этот человек, мадемуазель, муж?» – спросило местное светило, специалист по нейролингвистическому проникновению в психику доктор Филипп Лесьер. «Больше, чем муж, – не смущаясь ответила женщина, – у нас неразрывно связанные судьбы. Его жизнь – это моя жизнь. Поэтому, вы понимаете, доктор…» – «Я все понимаю, мадемуазель, – Лесьер поднял руки, как бы защищаясь. – Но и вы должны понять. Ваш… мм… друг не поддается психотерапии. Он сильная личность, замкнутая и угрюмая, а именно такие подвержены внушению в наименьшей степени. Он воздвиг себе барьер – интуитивно-аффективный, то есть отвергает все, что не вызывает его подсознательного доверия или уверенности. Это ломает мои усилия. Преодоление барьеров подразумевает умелое подстраивание под них. Другого пути нет. По крайней мере, я не знаю. А этого как раз не получается. Трудный пациент, трудный… Нет, что вы, мадемуазель, его ни в коей мере нельзя назвать душевнобольным – он нормален, как мы с вами. Но очень тяжелая форма депрессии, очень тяжелая… В его мозг пытались забраться и подчинить его чьей-то воле. Он выкарабкался – опять же благодаря своей силе и замкнутости. Но срывы неизбежны. К сожалению, мадемуазель, эти приступы угнетенного состояния с головной болью будут продолжаться – не всегда, но какое-то время. Требуется долгое лечение – оно неизбежно, для начала – клиника, в дальнейшем – строгое наблюдение и уколы, уколы и еще раз уколы. Мне очень неприятно говорить вам, мадемуазель, но лечение… гм… будет стоить…»