Сергей Зверев - Тайное становится явным

– Значит, уже десять. Ч-черт…

Он подавил чувство отчаяния, втянул воздух, начал слушать. Дина вцепилась в его рукав, тоже затаилась. Павел попытался припомнить расположение помещений. В окна вряд ли полезут, не та специализация. А если и полезут, он услышит звон и сразу догадается, откуда тот раздается, и успеет разобраться. Но это вряд ли. Если сунутся, то в двери – это самое простое… Подтверждая его слова, ударил новый шквал огня – стреляли совсем рядом. На крыльце… В наступившей тишине затрещала входная дверь. Серия ударов, скрежет ломающегося дерева, и снова залп по второй двери. Вот где держись…

Пули пробивали древесину, разлетались по комнате, хищно подвывая. «Рундук» защищал от огня, но от рикошета, как ни надейся, не защитит. Помолиться надо. Надеяться, верить и так далее… Потом стали пинать по двери. Придвинутый сундук для первого натиска оказался серьезным препятствием, дверь отворилась на пару дюймов, а дальше ее заклинило – угол ящика уперся в стык половиц.

– Туманов, мы должны умереть достойно, – вдруг каким-то замогильным тоном вымолвила Дина.

Павел вздрогнул и глянул на нее с удивлением. Что за реквием?

– А когда мы умирали недостойно? – резонно спросил он. Приподнял автомат над уровнем крышки ящика и опустошил магазин в хлипкую дверь. Гильзы попадали Дине на макушку. Она бросила «АКМ», втянула голову в плечи и заткнула уши пальцами.

За дверью закричали. Кто-то рухнул на пол. Три-ноль. Ведем… Очередной вихрь огня принялся кромсать дверь в клочья… Такого напора еще не было. Пальцы в ушах не спасали – Дина пронзительно верещала, прятала голову Туманову в колени, тряслась, рыдала…

Он вставил в автомат новый рожок. Прикинул расстояние – от укрытия до проема в горницу метра два. Не бог весть сколько. Можно бежать. Причем бежать по возможности быстро, чтобы потом не было мучительно больно… Дождавшись затишья, Туманов прошил ошметки двери двумя длинными очередями и подтолкнул Дину:

– Пошла… В комнату…

Подобрал ее автомат, выждал несколько секунд, еще раз выстрелил и перекатился в проем. От косяка дал новую очередь…

Особых перемен в «обеденном зале» не наблюдалось. Перевернутый стол, ошметки еды, женский труп с разбитым черепом. Есаулов лежал смирно, меленько подрагивал, чего нельзя было сказать о Ваське Блаженном, который, упираясь руками в пол и отставив тощую задницу, пытался придать телу достойное положение. Голова у него, естественно, не варила. Случись обратное, Васька, несомненно, предпочел бы продолжить игру в жмурики.

Мимоходом Туманов ударил прикладом Блаженного. В темечко. Бандит растянулся на полу. Прислушавшись, вошел в пристройку. Здесь тоже назревали проблемы. Прислонясь к стеночке, на алюминиевом тазу восседал мертвый Жерех, с ног до головы окрашенный кровью. Пялился перед собой. Забитая дверь ходила ходуном. Вот-вот держащие ее гвозди выпадут вместе с засовом. Тогда не отбиться, массой задавят. Самое время выпускать тяжелую артиллерию… Дождавшись, когда гвозди начнут вываливаться из гнезд, он вырвал чеку, подбросил гранату под дверь и кубарем вкатился в горницу. Захлопывая дверь, явственно слышал, как завыла в петлях та, с улицы. Сгреб в охапку Дину и потащил в угол – гранатка-то оборонительная, не слабо взрывается…

– Уши заткни! – успел он крикнуть.

Дом подпрыгнул. Мощная волна вынесла весь проем – вместе с дверью, рамой и гвоздями, – обрушила на Есаулова с Васькой Блаженным, похоронив их под развалами… Добивать надо. Иначе не успеть… Глотая дым, Туманов вывалился в пристройку и метнулся к двери на улицу, искореженной взрывом, через которую светило солнышко, голубело небо… Бандюга Жерех помер дважды – на этот раз от него вообще ни черта не осталось. Еще два трупа, разорванные в клочья, валялись кто как – один на груде разбитого шифера, другой зарывшись в старые валенки… Третий, крепко контуженный, бросив автомат, вяло удирал по двору в направлении забора. Глупый, влево надо бежать, влево, там сараи – это во-первых, и ближе – это во-вторых. Туманов аккуратно совместил прорезь прицела с мушкой и выстрелил в затылок бегущему. Беглец пролетел по инерции отрезок пространства, ткнулся грудью в ограду и, сотворив эффектное сальто, вывалился на ту сторону.

Но дом – решительная западня. Соблюдая меры безопасности, Туманов вырвался на улицу и укрылся за бочкой с дождевой водой, к которой был подведен желоб с крыши. Дело шло к закату – солнышко сместилось вправо и почти не слепило глаза. Враг куда-то рассосался. Южная оконечность хутора предстала как на картине. Слева сараюшки, навесы для дров, по курсу – океан бурьяна, посреди – брошенный людьми вездеход. Справа – выступающая часть избы – там, за углом, крыльцо, где их пытались взять на шару. Людей не видно. Где они? Вовсе не праздный вопрос: каждый фазан желает знать, где сидит охотник. В сенях толкутся? В дом проникли? В обход подались?

– Дина! – позвал он неуверенно. – Ты здесь? Не спишь?

– Здесь я, Туманов, – эхом отозвалась из раскуроченного проема женщина. За косяком пригрелась. Умница.

– За навес с дровами – бегом марш. И не задавай глупых вопросов, я прикрою. Пошла.

Что-то шевельнулось в траве. Ах, маму вашу… Павел привстал над бочкой и прошелся огнем по бурьяну. За спиной зашуршала трава. Свои… Лучше не смотреть, как она бежит, а то сердце от страха выскочит… Он выстрелил оставшиеся два патрона, сменил магазин и снова осмотрелся. Дина уже за поленницей, глазками водит и знак ему подает – мол, тута я, а ты чего там припозднился? И тишина какая-то напряженная. Шестеро остались. Где они бродят?

В доме – дружный топот. Проснулись наконец-то… Туманов выбрался из-за бочки, наставил автомат на бурьян и, стреляя от бедра короткими очередями, бросился к сараям. Кто-то встал в полный рост, начал бить по нему с плеча, прицельно, плюя на пули, которые Туманов посылал наобум… Но пока везло – невредимым он влетел за поленницу и рухнул на землю.

– Дина, за сараи, живо, в лес… – вымученно выдавил Павел. – И не оглядывайся, беги на хрен отсюда, я прикрою…

– Туманов, я люблю тебя, – вдруг сказала Дина.

Он будто подавился словами и потрясенно на нее уставился. Сердце сжалось. До боли родной человечек, готовый на все, даже умереть ради него, сидел в грязи прозаических опилок и смотрел на него бесподобными глазами. Он помнил их озорными. Помнил жгучими, пьяными, помнил робкими, даже испуганными. Но никогда, даже в наглухо безнадежной ситуации он не помнил в них столько тоски, величайшей, всобъемлющей. Сведенной в абсолют… Неужели интуиция? Да к черту ее. Все к черту. Время побеждать любую интуицию. Даже женскую. Как можно предугадать полет пули?

– Заявляю это тебе со всей ответственностью, – прошептала Дина. – Никогда не понимала это так остро, как сейчас… Туманов, не знаю, почему так происходит…