Сергей Зверев - Тайное становится явным

Жерех изогнулся угрем и плавно поднялся из-за стола. Контроль! Патрон в стволе, надо быстро отвести предохранитель…

– Задолбала ваша птичья водичка… – пропел бородатый. – Сейчас мы с тобой, парень, коньячка врежем и побухтим за жизнь тяжелую…

Он зашел Туманову за спину и стал возиться в навесном шкафу, наводя тень на плетень. Если что и замыслил, то зря он так. Подобные номера не проходят. Для тертых калачей эти орешки – семечки. Павел отклонился, передвинулся боком вместе с колченогим стулом – дабы держать на виду этого мутного шаромыжника. И… на мгновение упустил из виду остальных. А Есаулов тоже был не лыком шит. Бесконечные отсидки развивают реакцию… Тяжеленная бутыль с самогоном, мирно стоящая между Тумановым и «сбитнем», вдруг понеслась ему в лицо!.. Такой пассаж он явно не предусмотрел. Да где это видано! Эта публика пожертвует, и весьма охотно, свободой, родиной, мамой, корешами, собой, наконец, но чтобы пятью литрами!.. Он опешил непростительно. Хватать бутыль не стал – глупо; хотел уйти, но не успел – емкость ударила в грудь. Не смертельно, но обидная потеря времени. Туманов только и смог вскочить на ноги, чтобы ударить вихрем – всех враз… Но резкий огонь прожег затылок – точно молния блеснула. Кто-то приложился к его голове тяжелым, чугунным (горшком, что ли?). Автомат из рук вынули, самого бросили лицом в стол, и последнее, что он услышал, был отчаянный визг Дины и отрывистые пожелания «блаженного»:

– Ремешок на него накинуть! Ремешок!

Прохлаждаться в «стране дураков» – мало резона. Неимоверным усилием, чуть почуяв проблеск в сознании, он заставил себя очнуться. В голове творилось что-то непотребное. Открой глаза – и мир завертелся бы каруселью, и он снова бы ухнул со всей высоты.

– Куда его денем? – это, кажется, Есаулов. – В расход?

– Убивать нельзя, контора на хвосте. Пусть сами решают, – а это распоряжался старина Жерех на правах старшего – рассудительный и… напевный.

– Пустой лох – ни деньжат, ни барахлишка. Тьфу…

– А ты вдуй ему в трубу – пусть знает наших, – ехидно выцедила Тамарка.

– А ну цыц, малява! – рассвирепел Есаулов.

– Не метай искру, Прошка! – опять вмешался Жерех. – А ну живо тащите их с кишкодрома. Этой дряни нам еще тут не хватало…

Он почувствовал, как что-то острое, обжигающее вонзается в кадык. Боль была настолько пронзительной, он не выдержал, открыл глаза. Васька Блаженный баловался ножичком.

– Ага, смерти боишься, падла?.. Правильно, больно будет, бои-и-иссь…

Щербатая пасть ощерилась до ушей. Можно плюнуть в пробоину и не промазать. Но что с ним после этого будет? Он попытался пошевелить руками – никак. Связан. Спеленали как ребенка, уроды.

Говорят, враги наши тоже смертны. Но когда?! Туманов закрыл глаза и прикинулся бесчувственным. Пусть режут, пусть пинают. Те и не замедлили. Серия торопливых пенделей отдалась в груди ноющей болью.

– Ух, запечалился, козел! – заорал Блаженный. – А ну сделай чавкало попроще! Чего рот разинул, с-сука!..

– Отпустите его! – завизжала где-то Дина. – Делайте что хотите со мной, а его отпустите!

– Ух ты! – обрадовался Блаженный и перестал бить. Послышалось отвратительное бульканье, означающее плотоядный смех. – А че, голуба, это мыслище… Спаримся, да? Ну-ка, давай, мы тебя пощупаем…

– Потенты и импотенты, в очередь! – истерично захохотала Тамарка.

– Не красавец я, конечно… Но впарить могу… – бормотал, отдаляясь, Блаженный. – Ну, не шурши, не шурши, голуба, давай по-любовному…

– Убери свое хрюкало, сволочь… – хрипела Дина. – Умойся сперва, а потом лезь…

Жерех с Есауловым дружно хохотали.

– Васька, ты бы, блин, и впрямь помылся? Сопли висят, а к бабе порядочной лезешь.

Раздался звук раздираемой ткани и отчаянный Васькин вопль:

– Урою, падла!.. Зарежу!!! Она мне руку прокусила, мужики-и!..

– Не подходи… – хлесткий треск пощечины, короткий крик Дины. Туманов заскрипел зубами. Волю бы рукам – ему и полминутки бы хватило разделаться с бандой.

– Все, отставить! – рявкнул Жерех. – Они нужны Кудлатому без синяков и спермы! Относи в подсобку. Прошка, давай мужика, а мы с Тамарой – эх, парой! – эт-ту с-суку…

Напоследок его крепко двинули в висок. Бросили. Туманов поплыл, отчаянно пытаясь удержать сознание. До боли прикусил язык. Но боль не спасла. Он втягивался в трясину. В вонючую, густую, как повидло. Эх, Есаулов, что ж ты бросил коня?..

А, очнувшись, он вспомнил, кто такой Петр Леонидович Жерех. Фото в профиль, фото в анфас – интеллигентный ублюдок, терапевт по специальности и носивший в богатой на криминал жизни фамилию Звалыгин. 93-й год, приговор суда – «тринашка» с конфискацией (где-то не досидел). Вел его дело не Туманов, а друг и напарник Лева Губский – успешно довел до скамьи и засадил сукиного сына на нары (оттого Туманов и в курсе; оттого и не знает о нем Жерех – потому что не пересекались их пути). Будучи участковым терапевтом, обходил Звалыгин квартиры богатеньких патронируемых им и вроде как их лечил. Эскулапом слыл неплохим, помогал словом делу («Здравствуйте, милейший, я ваш доктор Айболит, он под деревом сидит…»). Несколько раз увольнялся из районных поликлиник и переходил в другие, тоже районные. Видимо, зарплата невысокая, выдаваемая через полгода, – его устраивала. Для души работал. Последнее место трудоустройства – участковый врач Пятой железнодорожной поликлиники. Там и заметили правоохранительные органы странные вещи: как придет, скажем, Петр Леонидович на дом к богатому пациенту, так по прошествии месяца тот скоропостижно (от пули в голову) и умирает, а ценные вещи куда-то пропадают. Но заметили они это не сразу, а лишь после того, как поголовье богатых и больных на жилмассиве имени Героев-челюскинцев резко сократилось (чем не пропаганда «бедного и здорового» образа жизни?), и по домам поползли нехорошие слухи. Тогда и схватились за головы сыщики. И Лева Губский в их числе. Брякнули «смежникам» в соседние РОВД, сложили, отняли, прослезились… И хапнули всю банду: лично эскулапа, двух подружек-сбытчиц, троих грузчиков и фургон службы «Автосервис», на котором отвозили краденое по заточенным местам…

Так вот кем мы были и кем мы стали, дорогой доктор. Хотя, с другой стороны, и непонятно – кем?

Думай, верхняя конечность… Дина рядом, но без сознания – господи, как это прекрасно (то, что рядом, а не то, что без сознания). Худенькое тельце, личико серое, осунувшееся, руки за спиной и ноги связаны, сама скрючена. Не шевелится, еле дышит. И сам связан бельевой веревкой – ни почесаться, ни судорогу унять. Думай, конечность, думай… Помещение полутемное, скорее всего пристройка к дому. Так и есть – в углу подвальный люк с «реактором» – в него и лез Блаженный Вася за добавкой. Слева дверь на заколоченном гвоздями засове, за ней оконце амбразурного типа, в торцовой стене еще одна дверь – в дом. Помещеньице захламленное; все, что негоже – сбрасывают сюда. Шифер, гипсокартон, задрипанные ведра, резервные жбаны под самогон, старые валенки – эдакие заросшие, окрепшие, поседевшие мужские носки.