Сергей Зверев - Тайное становится явным

– Примерно, – согласился он. – На все замки. – И опять застучал. На сей раз громко, напористо.

Дверь отворилась почти бесшумно (мажут петли-то…). Но не в пристройке, а основная, которую Туманов уже безрезультатно опробовал. Появился «закрытый тип» довольно экзотической внешности. Туманов и Дина одновременно вскинули автоматы.

А тип равнодушно глянул влево, прочертил глазами дугу, глянул вправо и сдержанно похвалил:

– Очень страшно.

«Так вот вы каков, Порфирий Иванов», – в смятении чувств подумал Туманов. – Экзотика – не могу…»

Тип был очень бородат. То есть растительность в его облике занимала главенствующее и подавляющее место. Волосы до плеч, борода до уровня крестика, которого не было, но который смотрелся бы очень уместно, учитывая бледную худосочность типа, серую рубашку до колен и возраст, давно перешагнувший за «полтинник». И глаза, щедро дарующие миру всепрощение. Иначе говоря, к двум автоматам, готовым изрешетить его до неузнаваемости, он не отнесся всеотрицающе. Даже не оробел.

– Долго не открывали, – укорил Туманов.

– Имеем право, – в общем-то, логично пропел тип.

В его позе и лице не было ничего угрожающего. Блаженный на вид дядька, похожий на отшельника. У каждого свои странности, а в глухой тайге любые закидоны допустимы.

– Извините, – опомнился Туманов, – не хотелось бы давить на вас вот этим делом, – он сместил ствол со лба типа на его живот. – Но, кажется, вынужден…

Дядька снисходительно улыбнулся:

– Молодой человек, давайте не делом, а словом. Итак?

Мужчина не был утонченным интеллигентом, хотя и не казался прирожденным лаптем. Он был… просто никаким (хотя и образованным). Это очень плохо, когда не можешь составить о человеке хотя бы поверхностное впечатление.

– Со мной больная женщина, – прояснил Туманов. – Ей нужно отлежаться. Хотя бы сутки.

– Проходите, – человек подвинулся, освобождая проход. – Разберемся. Я вас понимаю.

Это счастье – когда вас понимают. (А несчастье – когда раскусили).

– Вы здесь живете?

Человек кивнул:

– Живем.

Туманов переглянулся с Диной. С тем же успехом он мог переглянуться с сонной совой. С этой минуты он должен полагаться на себя, а не на тетю.

– Вы один живете?

– Ну что вы, – человек степенно покачал кудлатой головой, – нас на этой заимке четверо. Четыре черненьких чумазеньких чертенка, знаете ли…

– Почему? – насторожился Туманов.

– Почему? Странный вопрос, – дядька задумался. – Это обусловлено исторически. Послушайте, молодой человек, вы можете идти своей дорогой и не спрашивать. А можете войти. Или вам особое приглашение нужно?

Он не баба, у него не развита интуиция столь гипертрофированно. Он знал одно – женщине, во избежание летального исхода, нужны нормальные условия. Убеждая себя, что беспокойство – это воображение, направленное в ненужную сторону, он вошел в дом. Здешнего Порфирия – немощь ходячую – он мог бы убрать в любую минуту: боковое зрение развито, удары локтем с видом на разрыв селезенки – не забыты. Плохо, у Динки «чердак» не варит, ну да ладно – лишь бы ходила… Узкие «сени» и непропорционально вытянутый «аванц-зал», уставленный «рундуками», издающими смертоносный запах вяленой рыбы (вот основное занятие хуторян; стало быть, река не за горами)… Маленькая кухонька с буржуйкой и луковыми ароматами. Просторная горница без излишних интерьерных завитушек – на полу грязь, рыбья чешуя. Помело присутствует, но явно не в фаворе. В дальней стене приоткрытая дверь – очевидно, в пристройку. На столе – незатейливая бутыль с самогоном, двое сидят – чавкают, третья покуривает, щурит глазки и балует с посудной тряпкой. Время обеда.

– Входи, гостек, – осунувшийся малый, по дерганому виду либо наркоман, либо большой поддавала, запросто подмигнул.

– И автомат опусти, не забирает, – не отрываясь от похлебки, проворчал второй – лысоголовый, одетый в жилетку на голое тело, с породистым лицом и сбитыми плечами (Туманов с ходу окрестил его «сбитнем»).

Мужиковатая молодица лет тридцати вульгарно ощупывала Туманова черными глазками. Девица явно на любителя. И прикид не от Шеррер. И молчит, словно на «омерту» подписалась. А поддавала между тем заметил стоявшую в проходе Дину и невероятно удивился:

– Ваиньки?.. Голуба! Заходи, заходи, ну чего ты там маешься, как неродная?

– Прекрати, – негромко, но отчетливо произнесла молодица. Поддавала вздрогнул, вроде бы даже втянул голову в плечи. После минутных раздумий, отражающихся на физиономии, отложил ложку и потянулся к бутыли. На тыльной стороне ладони обозначилась татуировка: жирный крест и четыре точки – по одной в каждой четверти креста. В блатном мире сия примета – четыре года отсидки. От звонка до звонка.

«Угораздило», – расстроился Туманов.

– Садитесь, гости дорогие, – деловито пробасил «сбитень» и ткнул увесистым перстом в незанятый край стола, – царских яств не обещаем, вискарей, извиняйте, тоже, но горбушка со щецами найдется.

– Лавочку придвигайте, – оскалился дерганый.

– А ну, Тамарка, подсуетись, – «сбитень» строго глянул на молодицу. С этим фраером деваха, похоже, не собачилась – послушно снялась и убралась в кухоньку, где сразу принялась греметь кастрюлями.

– Пристанища просят люди, – нараспев промурлыкал первый, – женщина у их больная. Не откажем, мужики? Потеснимся?

– Не откажем, – «сбитень» твердо кивнул бритой головой.

– Милости просим, – осклабился «поддавала».

Беспокойство не унималось. Веселье в компании с урками – занятие не привлекательное, тем более когда вынужден контролировать не только каждое движение, но и Динку, медленно ввергающуюся в коллапс. За ней требовалось неустанное наблюдение. Женщина держалась из последних сил – есть отказывалась, присела на лавочку и, зажав автомат между коленями, стала глядеть на Туманова влажными глазами. То краснела, то бледнела.

– Иди, мужик, пожуем и отбуксуем твою зазнобу в голубятню, пускай отлеживается, – приговаривал бородатый, степенно помешивая ложкой в миске с варевом. – А то смотри, коль девка твоя и вправду хренова, можем и сейчас. Уж больно видок у нее так себе. А, услада, ты как прилечь?

– Я подожду, – прошептала Дина, – вы кушайте, кушайте…

– Крепкая баба, молодца, – рассудительно заметил «сбитень», разливая по ржавым кружкам остатки самогонки. – Ну давайте, братва, поехали. Будемте здоровы.

Самогон был слабоват – не крепче винного напитка. И сивушными маслами перепичкан. Но, впрочем, щи, на которые Туманов набросился после первой, прогоняя вставшую в горле тошноту, удались на славу – наваристы, ароматны. Он выхлебал миску и не моргнул.

– Путный мужик, – с хитринкой заметила деваха, закуривая новую сигарету. – Ну-ка, давай котелок, еще налью. Любим мы таких, которые и пожрать, и выпить… Ты и поработать, наверное, не промах, ась, мужик?