Олег Приходько - Вне закона

С часу ночи, когда его потревожили звонком, Пименов не сомкнул век. Впрочем, состояние волчьей напряженности уже давно не позволяло испытывать полноценного удовольствия от сна.

Он допил коньяк, погасил «Гавану» в тяжелой пепельницe-черепе. Глазницы черепа при этом зловеще сверкнули — загорелась лампочка, подарок из МТУ 30/25-а. Сзади за Пименовым стояли два мордоворота в мешковатых костюмах — проверенные, без комплексов, люди.

Ровно в восемь прибыли посланцы из Питера.

— Вчера на таможне в Бресте была задержана крупная партия нашего груза, — без обиняков начал Пименов. — Махров из Киева получил повестку в прокуратуру. Наложен арест на склады во Франкфурте.

Гольдин опустился на стул.

— Помоги ему встать, — обратился Пименов к телохранителю. — Ему, кажется, стоять тяжело.

Гольдин вскочил, не дожидаясь помощи.

— Подозреваете кого-то из нас? — не глядя на патрона, спросил Севостьянов.

— Пока не найдется виновный в утечке, никаких действий. И никаких поступлений на ваши счета! Или уберем иуду, или я уберу всех вас. Вы меня знаете, — Пименов направился к выходу, предоставив им самим разбираться в происшедшем.

И только после того, как за его телохранителями закрылась дверь, собравшиеся позволили себе сесть. Тягостная тишина повисла надолго.

— Семь лет, — вздохнул Гольдин. — В Бресте перед прибытием груза заменили наряд… Если Язон не отмажется, дело можно считать проигранным.

— Поменять партнеров и каналы транспортировки все равно придется. — Севостьянов начал издалека. — Сейчас и это невозможно: засыпались окончательно, по управлению пройдет директива, продукцию станут шерстить на всех таможнях.

— Мне кажется, вопрос поставлен иначе, — осторожно вставил Адамов, отвечавший за балтийский «куст».

— На всех нас такие дела, что закладывать товар — себе же «вышку» подписывать. Невыгодно никому.

— Акционеры, — выдохнул Адамов первое обвинение, — сверху решили прикрыть, жареным запахло. По-крупному играют, а крайние мы.

— Их счета от нас далеко, там рука руку моет, — направлял разговор Севостьянов. — Предложено столкнуться лбами. Перегрыземся — и только.

Все воззрились на Севостьянова.

— Мне не нравится эта баба, — понизил голос Севостьянов. — От смерти синдиката Язону проку мало. Ушел бы втихую. Официально-то, без протоколов!.. Но Язон сам не в себе. Провал тянет миллионов на пять как минимум.

— А Света при чем? Ей все это зачем? — недоумевал Адамов.

— Мало ли… События торопит, чтобы отвалить. А может, и просто боится.

Все переглянулись. Похоже было на правду. Каждый шаг любого из них был известен другому. За семь лет новое лицо мелькнуло впервые, к тому же — баба.

— Нет, — возразил Гольдин и прикурил. — Или она в штате и появилась не случайно…

— Или что?

— А вот что, — почва была подготовлена, и Севостьянов заговорил, не таясь: — Сболтнула или нет — не докажешь, а может, и случайно проговорилась. Ей и невдомек, что за ней — хвост. А вычислили всех. Язона тоже. Массированный удар по франкфуртским складам и таможне — только начало. Кто-то очень хорошо поработал.

— Значит, нужно ждать.

— Махров в Киеве уже дождался. Надо эту Светлану прорентгенить как следует.

— Язон не даст, — замотал головой Кропоткин, второй питерский, приехавший с Адамовым.

— Давай тогда тебя сдадим. Или меня. А может, Гольдина?

Идея о том, что любовница шефа — чужеродный элемент, нравилась всем, но как сказать об этом Язону?

— Какая разница, — Гольдин кинул под язык таблетку. — Засветка налицо, утрясать нужно наверху. На самом верху.

— Тебе же по-русски сказали, — вставил Кропоткин, — покуда не найдем утечку, никто ничего утрясать не будет.

— Похоже, Севостьянов нашел.

— Вот и скажи об этом Язону, — хохотнул Адамов и глотнул из золотой фляжки.

Пименов сидел у себя наверху. Говорить ему ни о чем и не нужно было: японский микрофон, установленный в помещении, где проходил совет, улавливал даже потрескивание табака в сигаретах. Телохранитель — любимец Пименова по прозвищу Барракуда — сидел тут же, безразлично потягивая пиво из банки. Другой контролировал коридор.

Поворот оказался неожиданным. Светлана появлялась пару раз на пикниках, и теперь Пименов проклинал себя за то, что не устоял перед соблазном показать эффектную девицу в их обществе. Да еще о делах при ней… Неужели?! Он вспомнил, как они познакомились. Ничего особенного: лето, Неаполь, скучающая разведенная женщина, муж — кэп, плавает где-то в Атлантике, детей нет… Досье на нее он не собирал, поверил как-то сразу. После слов Севостьянова задумался: а вдруг?.. Не слишком ли все гладко получалось с ней с самого начала?..

Пименов покосился на Барракуду: что думаешь? Тот или сделал вид, или действительно не понял. Узколоб телохранитель. Надо будет — убьет, а на роль советника не тянет, нет.

Но если Севостьянов прав, и провал — действительно следствие появления Светланы на горизонте?

— Походи за ней, Барракуда, — вполголоса, боясь пропустить хоть слово из динамика, сказал Пименов.

Мордоворот кивнул.

«Ты акционеров Язона не знаешь, — спокойно рассуждал Адамов на том конце провода. — Уладят с прокуратурой, дело заведут, а потом похерят, профиль поменяют или концы в воду за бугром».

«Вот! — воскликнул Гольдин. — Почему — мы? Палка-то о двух концах. Франкфуртские и засыпали».

«И этот дело говорит, — подумал Пименов. — Стоит мотнуть в большой свет, в круиз, пока они на девчонку компромат будут стряпать. Жаль. Хорошо бы с ней по Майне, на катере…»

Участники совета сдрейфили, конечно. Пименов понимал, что дела никто из них не провалит, но кто тогда? Угроза была стимулом для мозговой атаки. Там, в помещении, завязался сыр-бор, каждый хотел оправдаться. Пименов засмеялся, отключил микрофон.

— Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, — и он сурово посмотрел на телохранителя.

Барракуда встал с демонстративной готовностью.

Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.

— Дорогая цепочка получится, — усмехнулся жадный Адамов. — Золотая в прямом и переносном, так сказать.

— Семь лет под одним богом ходим, — лепетал Гольдин.

— Ищите сами, — обреченно резюмировал Кропоткин. — Найдете — воля ваша.

И только Севостьянов промолчал. Он сказал все — знал, что в комнате установлен микрофон.

Кладбище было старым, на нем уже давно никого не хоронили. Подзахоранивали только в могилы родственников.