Сергей Зверев - Перо и волына

Он бил азербайджанца кулаками до тех пор, пока лицо того не превратилось в кровавое месиво. Удары следовали один за другим. Наконец Жиган понял, что противник ничего не чувствует – голова охранника безвольно моталась из стороны в сторону.

Жиган вытер окровавленные кулаки об измятый пиджак противника и, тяжело дыша, встал. Лицо его выражало такую смертельную ярость, что Айваз, вытаращив глаза, закричал:

– Не-э-эт!

Пошатываясь, Панфилов вытащил из кармана куртки пистолет, отобранный у Айваза Шаримова.

– Ну что, падла, пристрелить тебя? – Жиган направил пистолет на Айваза.

Тот в ужасе закрылся руками.

– Нет, – с демонической улыбкой произнес Жиган, – слишком много чести.

Он направил пистолет Айвазу между ног и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало.

Айваз, скуля, как раненая собака, пытался отползти подальше. Жиган передернул затвор, снял пистолет с предохранителя, снова навел его Айвазу между ног и спустил курок.

Пуля ударила в плиту из мраморной крошки в сантиметре от причинного места Айваза, высекла искры и, визжа, срикошетила в стенку над «одноруким бандитом».

Захлебываясь собственной кровью и соплями, Айваз истерично зарыдал. Из-под его дорогих брюк на пол потекла струйка и растеклась желтой лужицей.

– Обоссался? – мстительно хмыкнул Жиган. – Вот что, блатной, еще раз увижу тебя в моем Запрудном – буду целиться выше. Понял?! Бывай здоров, мир твоему дому.

Последних слов Жигана Айваз уже не слышал, потеряв сознание. Панфилов спрятал трофейный пистолет за пояс и вышел из зала.

– Доиграешься, Константин Петрович, – сокрушенно покачал головой Семенков. – Сколько раз я тебе говорил – никуда не выходи без Ипатова.

– Есть вопросы, которые я должен решать один, – устало произнес Панфилов, откидываясь на спинку стула.

Они сидели в рабочем кабинете Константина, куда он пришел сразу же после «дружеского» разговора с Айвазом.

– Хорошо, – не сдавался Семенков, – не хочешь казаться слабым, я понимаю, но хотя бы оружие с собой бери! У тебя ведь есть «вальтер» и разрешение на него.

– Есть, – равнодушно пожал плечами Жиган. – Спасибо Бирюкову, посодействовал. Что касаемо оружия – держи.

Он вынул из кармана куртки маленький пистолет, положил его перед Семенковым.

– У тебя кровь на пальцах, – машинально заметил Семенков, разглядывая оружие.

Это был испанский пистолет «стар» двадцать второго калибра.

Панфилов вытер бумажной салфеткой руки и, как бы между прочим, сказал:

– Если у каждого, кто пытается меня убить, я буду отбирать по пистолету, то у меня скоро соберется целый арсенал.

– Что мне с ними делать – в бочке солить? – вздохнул Семенков. – Сначала «смит и вессон» армейского образца, теперь это… По лезвию ходишь…

– От судьбы не уйдешь… Айваз сначала орал про какой-то остров любви. Что, мол, Порожняк там уже неделю отдыхает. Потом вообще тявкнул, что пацанов Порожняка по его заказу грохнули.

– Каких пацанов? Тех, что были расстреляны в ресторане «Жар-птица»?

– Наверное… Извини, Владимир Иваныч, подробнее не узнал. Жалею, что сорвался, не устроил ему допрос с пристрастием. Он бы мне все выложил, как на блюдечке. И про остров любви, и про «Жар-птицу».

Семенков при очередном упоминании об острове любви помрачнел.

– Я скоро вернусь, Константин Петрович. Ты меня подожди, никуда не уходи.

Он вышел из кабинета, оставив пистолет на черной полированной крышке стола. «Симпатичная картинка, – почему-то подумалось Жигану. – Матовый белый ствол на черном фоне. Жалко, сфотографировать некому».

Полюбовавшись немного на «стар», Панфилов спрятал его в карман куртки.

Раздался телефонный звонок.

– Да, слушаю.

– Канстантын? – прозвучал в трубке незнакомый сиплый голос с сильным кавказским акцентом.

– Да. Кто это?

– Слушай, дарагой, ты залез в чужой огород и хочешь сожрать капусту, на которую не имеешь права. Ты знаешь, что московский телеканал шавкам вроде тебя не по зубам? Отвали от Жорика Венедиктова, и тогда мы тебя не тронем. А попробуешь дергаться, тебе хана. Один раз тебе уже намекнули, да ты, видно, совсем тупой, хоть и резвый. Рокера на мотоциклетке не забыл?

– Вон оно что… Тогда слушай сюда. Наезжать на меня бесполезно. Хочешь перетереть – забивай стрелку. К тому же приличные люди представляются, когда хотят вести деловой разговор.

– Я – человек резкий, нетерпеливый. Понял? С теми, кто переходит мне дорогу, разговаривать долго не люблю. Это мое тебе последнее предупреждение. У Жорика уже есть крыша в столице, ему другая не нужна. Если ты или твой старый прошляк Артур еще хоть раз появитесь в отеле «Интурист», ваши кости будут грызть собаки. И эту жидовскую морду Туза предупреди, чтоб отвалил. Ты понял меня, казол?

В трубке раздались короткие гудки. Жиган медленно набрал номер московской квартиры Артура. К телефону долго никто не подходил, и Панфилов уже начал нервничать. Наконец он услышал знакомый голос родского вора.

– Артур, ты виделся с Борей? – встревоженно спросил Панфилов.

– Мы разговаривали с ним по телефону.

– Давно?

– Днем.

– Срочно отмени кипиш насчет бабок для Венедиктова.

– Это невозможно, курьер уже отвез Георгию наличку. А что случилось?

– Мне только что звонил какой-то лаврушник, наезжал.

– Какой лаврушник?

– Представляться он не захотел.

– Это как-то связано с Венедиктовым?

– Напрямую. Он сказал, что московский телевизионный канал нам не по зубам, что мы, мол, в чужой огород залезли, у Георгия уже есть крыша, и наша ему не нужна. Борю Туза тоже поминал. Откуда ему столько известно?

– Венедиктов звонил мне буквально час назад. Благодарил за воздух и подтвердил, что все договоренности остаются в силе.

– Больше ничего не говорил? Ни о каких наездах?

– Больше ничего. Голос, правда, был излишне возбужденным, но я решил, что он просто рад решению проблемы.

– Попробуй снова связаться с ним, а потом перезвони мне на работу. Выясни, что это за люди и чего они хотят.

Положив трубку, Жиган опустил голову и потер небритый подбородок.

«Так я и знал. Сразу надо было догадаться, что с этим сопливым пацаненком нельзя иметь дел. Кому же он нас сдал? И кто это так нагло наезжал по телефону?»

В кабинет вошел Семенков. Подойдя к столу, он бросил перед Панфиловым несколько снимков, сделанных фотоаппаратом «Полароид». На них были изображены два трупа в разодранных лохмотьях, с торчащими из-под них костями и ошметками мяса.

Трупы были изуродованы до неузнаваемости. У одного из них к тому же почти отсутствовала голова – остались лишь осколки костей со следами запекшейся крови.

– Это что такое? – спросил Панфилов, всматриваясь в фотографии.