Говард Хайнс - Последний бойскаут

— Спит! Он спит…

Веснушчатый сорванец в замусоленной бейсбольной кепочке, громким шепотом поделившись с приятелями результатами своих наблюдений, подошел поближе к небрежно припаркованной обочь тротуара машине. Два его спутника — чернокожие чертенята с жуликоватыми физиономиями — последовали примеру товарища и с пристальным интересом уставились на водителя открытого «плимута» светло-табачного цвета.

Тот действительно спал. Это был мужчина лет сорока с коротко остриженной крупной головой, с широкими крутыми плечами, туго обтянутыми потертой кожаной курткой. Неряшливая рыжеватая щетина, обильно покрывавшая его щеки и подбородок, пара застарелых светлых шрамов, наискось пересекавших загорелый крепкий лоб, в сочетании с тем усталым выражением, которое так часто появляется на лицах спящих мужчин, придавали его облику угрюмую звериную мрачность. Но плотно сомкнутые веки, которых нимало не тревожили бьющие в упор яркие лучи утреннего солнца, и печальная складка губ привносили в его лицо легчайший оттенок едва ли не детской беззащитности.

Впрочем, любопытствующие пацаны вряд ли были готовы вдаваться в такие нюансы. Разглядывая мирно почивающего водителя — словно троица шкодливых лисят, топчущихся возле спящего гризли, — они сразу обратили внимание на главное: на запястье мужчины золотисто посверкивал массивный «роллекс».

— Что он — нажрался в зюзю, что ли? — вполголоса предположил один из негритосиков, свистяще пришмыгнув.

— Ага, точно нажрался, — ехидно ощерился другой щербатым ртом. — В отрубе мужик, ага.

Веснушчатый заглянул в лицо водителю, скорчил мерзкую рожицу:

— Цып-цып-цып, мой сладкий, просыпайся — петушок, блин, пропел давно.

— Да в отключке он, ну, — хихикнул сопливый.

Веснушчатый паренек огляделся по сторонам — и счастливая догадка озарила его лицо:

— Ха-ха, я знаю, что надо делать.

Шмыгнув к мусорному ящику, приделанному к фонарному столбу, он выудил оттуда дохлую крысу и вернулся к «плимуту». Раскачивая тухло припахивающий трупешник за хвост, приблизил его к носу водителя.

— Ваш завтрак, мистер. Кушайте на здоровье: лучшие французские блюда в нашем ресторане… Изысканный вкус, волшебный аромат.

Мужчина не реагировал.

— Смотри-ка: не хочет. Фу, какой привереда.

Ребята тихонько засмеялись. Веснушчатый кинул крысу на колени водителю и опасливо отскочил в сторону. Но предосторожность оказалась лишней — тот по-прежнему не подавал признаков жизни, и если бы не мерно пульсирующая на шее жилка — можно было бы предположить нечто худшее.

— Не, точно нажрался, — удовлетворенно хмыкнул щербатый. — Ни черта не чувствует, сукин сын.

— Пить надо меньше, дядя, — наставительно произнес сопливый, шмыгнув — словно для пущей убедительности.

— Ладно, давай — снимай у него часы…

Сопливый потянулся худенькой коричневой ручонкой к запястью спящего, осторожно коснулся браслета «роллекса» — и тут же испуганно отпрыгнул футов на пять, потому что в этот момент мужчина, не открывая глаз, резко сунул правую руку под куртку и…

— Черт, у него пистолет! Атас!

Легкий стремительный топот трех пар кроссовок по тротуару — и пацанов словно ветром сдуло.

Джо Ханбек убрал «магнум» обратно в подмышечную кобуру и, мучительно щурясь от хлынувшего в глаза солнца, осмотрелся по сторонам.

Окраинная лос-анджелесская улочка, пропыленная и замусоренная, с рядами скучных, заурядных домишек, бессмысленно пялящихся подслеповатыми окнами на опостылевший белый свет. Словно вымершая — да и впрямь: живут эти люди действительной жизнью или просто прозябают день за днем, считая свое однообразное существование единственно возможным, полагая, что так и только так надлежит коротать свой век добропорядочным гражданам, а всяческие страсти-мордасти — это лишь мимолетная телевизионная картинка, которую — если беспокоит или раздражает — можно убрать с глаз долой одним легким нажатием кнопки. И не подозревают, что опасность может караулить их за каждым углом, каждый час, что в любой момент их обыденное бытие может с треском рухнуть, разразиться страшной трагедией, и кости их жалобно захрустят под тяжкими колесами кровавой колесницы жестокого вонючего времени. Да, вонью тянет из-за каждого угла, из каждой щели…

Воняло и впрямь гадостно — и, обнаружив источник запаха, Джо брезгливо вышвырнул на тротуар смердящий крысиный трупик. Отер пальцы о джинсы и закурил.

Да-да, ни черта они не догадываются, что смерть — всегда рядом. И крысы в человеческом обличье всегда готовы вцепиться в глотку — они безжалостны и не признают никаких норм, никаких кодексов, никаких прав, кроме одного права — права сильного. И для того, чтобы одолеть этих поганых крыс, нужно быть сильнее их. Слов-то они не понимают. Кулак — понимают. Пистолет, упертый в лоб, — понимают. Ногой по яйцам — понимают. Тогда и вся наглость с них разом соскакивает, с наглых подонков, вздумавших устанавливать в обществе свои законы. Их надо карать беспощадно — и именно для этого живешь ты на белом свете, именно для этого. Для того, чтоб сделать чище свою страну. Для того, чтоб такие вот непутевые шкеты не превращались в злобных человекообразных крыс.

А потому — ты не можешь позволить себе быть добреньким и чистеньким: это работа не для паинек. Ангелу тут не управиться. В борьбе с жестоким криминальным миром ты и сам должен быть жесток, иначе без толку все твои благие порывы и прекрасные побуждения. Просто свернут шею, как куренку, и фамилии не спросят. Играя против ублюдков, ты и сам должен, хочешь того или нет, превращаться в ублюдка. Такая уж это игра, серьезная и безжалостная. Ты можешь быть себе неприятен и даже мерзок — не обращай внимания, стисни зубы, наплюй на то, что о тебе могут подумать, и исполняй свою миссию во что бы то ни стало. А если не повезет — ну, что ж… Смерть — это просто разновидность отдыха. Вечный покой, твою мать, бессрочные каникулы. Тем более, когда так устал…

Джо потер затекшую шею и поморщился. Вот что значит — не поспать подряд две ночи. Нужно было б остаться переночевать в Лас-Вегасе, благо там уйма дешевых отелей. Но задача выполнена — вот сгоряча и рванул на ночь глядя: езды-то до Лос-Анджелеса всего пять часов с хвостиком. Но то ли однообразный вид темной пустыни по обочинам фривэя убаюкал, то ли излишне расслабился от сознания выполненного долга, да и выпил вдобавок на дорожку, — но на въезде в город почувствовал, как «плимут» ведет из стороны в сторону и руль почти не слушается. Свернул в потемках на окраинную улочку — и в секунду отключился. Ну что ж, с добрым утром, ублюдок.