Джек Хиггинс - Игра для героев

– Он родился в шестнадцатом году, и его отец погиб в последний год войны. Прусская семья... такая, откуда обычно идут в армию. Его мать снова вышла замуж, когда ему было десять лет. За человека по имени Отто Фюрст.

– Фюрст... тот самый промышленник? Фабрикант оружия?

– Тот самый.

– Ты полагаешь, Штейнер до войны мог работать шпионом, этаким шпионом-любителем? – спросил я. – Их полно было среди так называемых студентов.

– Не знаю, – покачал он головой. – Но меня озадачивает его звание – унтер-офицер.

И он был прав. Судя по прошлому Штейнера, это было странно, но из дальнейшей беседы мало что можно было выяснить, и я перешел к другим вопросам.

Губернатор, старый генерал Мюллер, погиб в каком-то случайном происшествии примерно за неделю до того, как Сент-Мартин бежал с острова; в итоге его первый помощник, полковник СС по фамилии Радль, остался исполнять обязанности губернатора. У Сент-Мартина было много что порассказать о нем, причем в его описаниях часто фигурировало слово «свинья»; это убеждало меня, что полковник Радль был суровым человеком.

Я сделал пометки на карте, недолго в раздумье смотрел на нее, затем, кивнув, сказал:

– Ну, ладно, Генри, подойдет. А от него избавляйся.

Джо Сент-Мартин привстал и, грузно навалившись на стол, ответил с глазами, полными ярости:

– Знаю, что они схватят тебя, Оуэн Морган, и уповаю на то, что ты будешь висеть на колючей проволоке и останки твои расклюют чайки.

– Неплохая мысль, – согласился я и пошел обратно в дом, захватив с собой карты и схемы.

Приближаясь к гостиной, я услышал голоса сквозь приоткрытую дверь. Говорил Грант, и в тоне его чувствовалась развязность, которую позволяют себе старослужащие сержанты гвардейской бригады, приберегая ее для случаев, когда они чувствуют, что могут говорить на равных с кем-то из старших офицеров. Этакая вольная мужская болтовня с примесью достаточной почтительности и знанием своего места.

– Забавненький расклад, сэр, – говорил он. – Полковник Морган. – Сказано это было со смешком, явным, но сдержанным. – Что и говорить, сэр, сейчас, скажу я вам, уже не те времена, когда я служил в шотландской гвардии. Там бы его и близко не подпустили.

Тут он переборщил. Ледяным голосом Фитцджеральд сказал:

– Грант, если я еще услышу, как ты обсуждаешь полковника Моргана или другого офицера подобным образом в моем присутствии, я тебя живо выучу, понял? А теперь убирайся и жди меня в машине.

– Слушаюсь, сэр! – Голос Гранта эхом отозвался в помещении; я представил себе, как он неистово грохает каблуками, отдавая честь. Он показался в дверях, отскочил в сторону и на ходу козырнул мне. Получилось совсем не по-американски.

Фитцджеральд стоял у окна и обернулся, когда я вошел.

– Ну как, нашли виски? – спросил я, раскладывая на столе карты.

– Да, спасибо, сэр, – ответил он, подходя; свой офицерский стек он держал под мышкой, а руки сложил за спиной.

Я подошел к серванту и открыл бутылку.

– Еще хотите?

– Нет, спасибо.

– Как угодно. Майор, почему шотландский горец служит в американской армии?

– Грант? – пожал он плечами. – Он служил обычным солдатом в вашей армии какое-то время, в шотландской гвардии. Откупился и стал боксером-профессионалом. Получил американское гражданство незадолго до войны.

– Ничего воюет?

Мой вопрос прозвучал для него так, будто я сделал неподходящее предположение.

– Первоклассный воин, сэр, – ответил он, и в голосе его прозвучал оттенок негодования.

– Ну, ладно, не стоит горячиться по этому поводу, – сказал я и, наполнив бокал, двинулся с ним к столу.

Тут появился Генри.

– Ладно, – добавил я, – приступим к делу. Позвольте поглядеть на ваш боевой приказ, майор.

Он предъявил его без единого звука, и я пробежал глазами содержание. Текст был очень близок к тому, что адресовался мне, и в нем подчеркивались действительно важные детали: 1) мое задание имело приоритет; 2) ни при каких обстоятельствах он не должен был высаживаться на берег или привлекать внимание; 3) в экстремальной ситуации он должен выполнять мои распоряжения.

– Вы прочитали это внимательно? Вам все понятно?

– Абсолютно, – кивнул он.

Я бросил приказ в огонь и обратился к карте.

– Мне известны здешние воды, майор, – сказал я ему, – как свои пять пальцев. А это важно, поскольку они смертельно опасны. Очень может быть, что приказ, который вы получили, приведет к вашей гибели и гибели ваших людей.

Генри смотрел на меня с удивлением, но Фитцджеральд воспринял это сообщение довольно спокойно и терпеливо ждал, чтобы я продолжил.

– По завершении задания вам надлежит покинуть бухту, отгрести к востоку на одну милю и подать сигнал, чтобы вас подобрали.

– Так точно.

– Но если вы так сделаете, – покачал я головой, – то они прождут всю ночь и никогда вас больше не увидят. – Тут я провел пальцем по границе вод у северного побережья острова. – Вот здесь, майор, Ле-Курсье... Мельничный жернов. Проклятое место даже в самое лучшее время года; когда начнется отлив, вас подхватит течение скоростью в десять узлов и не выпустит ваши байдарки из своей хватки, пока не шмякнет об утесы восточного побережья.

– Понятно, – мрачно кивнул он. – Что же вы предлагаете, какой выход?

– Как только выйдете из бухты, поворачивайте на юг вокруг форта Виндзор, затем следуйте вдоль береговой линии, пока не подойдете к этому месту. – Я ткнул пальцем в карту. – Это там, где должны будут подобрать меня.

Некоторое время Фитцджеральд смотрел на карту, затем сказал:

– Похоже, так и вправду будет лучше. Выиграем время, не придется ждать, пока нас подберут.

– Договорились, – сказал я, складывая карты и передавая их Генри. – Это твое, Генри. Когда нужно прибыть в город?

– В этом нет необходимости, Оуэн. Я вышлю машину из Фалмута завтра вечером. Ты отправишься в полдень на следующий день.

– Идет. Чем скорее, тем лучше, раз уж мы знаем, что нам предстоит.

– Хорошо. Тогда вроде бы все, – сказал Генри, укладывая карты в папку. – Мы едем. Я только попрощаюсь с миссис Бартон.

Он направился к выходу. Фитцджеральд двинулся за ним, но в нерешительности остановился и, явно чувствуя неловкость, сказал:

– Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу. Та картина над камином... Она поистине изумительна, но я никак не мог разобрать подпись.

– Вы бы и не смогли это сделать, – сказал я. – Она по-валлийски. Чудачество художника.

– Понятно. Написана замечательно, просто замечательно. Если вдруг надумаете продавать...

Я поднял голову и взглянул в спокойные серые глаза женщины, изображенной на картине; она, казалось, готова была заговорить со мной, как разговаривала всегда. Я отрицательно покачал головой: