Михаил Соколов - Гладиатор

– От кого вы так предохраняетесь? – спросил он ее.

– От всех. Сейчас же нищих развелось!.. И наркоманов полно. Молодежь, здесь им раздолье, делают, что хотят. Ночью тут лучше не показываться. Запросто убьют. А женщин насилуют. Облавы устраивают, а толку-то. Каждый год этих наркоманов становится вдвое больше. Это же статистика, геометрическая прогрессия.

Немного погодя насыпной пляж кончился; песок постепенно истончался, ближе подходя к кромке воды.

Стали попадаться камни, крупные обломки, а скальные отвесы, служащие внутренней основой всех окружающих холмов, наклонялись все круче.

Нина показывала дорогу. Идти пришлось довольно долго. Вначале поднялись по достаточно утоптанной дорожке на холм и вдоль обрывов над морем двинулись дальше. Потом пошли крутые каменистые тропинки сквозь мелкий смешанный лесок, с душистыми представителями южных хвойных, и, когда вновь внизу открылось море, спуститься было нельзя, да и пляжа как такового не было: скалы поднимались прямо из воды.

Был самый разгар дня, все плавилось вокруг, ветерок почти не освежал, и только густел воздух от запахов земли, камней и горячей хвои, и только ритмично шуршали волны и резко отовсюду ругались чайки.

А то и дело открывающееся море синело и больше кололо сплошными крупными серебряными звездами…

Наконец Нина сбежала по тропинке к достаточно просторному заливчику, сбросила шляпу на песок, оглянулась. Николай, сошедший шагом, уже подходил.

Он положил сумку рядом с ее шляпкой, а Нина уже расстилала что-то похожее на скатерть, на которую, едва разувшись, стала босыми ногами и тут же начала раздеваться.

Николай снял туфли, рубашку, брюки, бросил все рядом на песок. Хотелось сразу окунуться. Он уже предчувствовал обжигающую прохладу, смывающую пот и усталость. Надо же, не накупался сегодня! Впрочем, юг – здесь можно купаться бесконечно. Нина повернулась к нему спиной, попросила расстегнуть длинную, почти до талии "молнию". Высвободила плечи, и платье легким холмиком легло вокруг щиколоток. Купальника под платьем не оказалось. Нина, не глядя на Николая, переступила платье и, вся коричневая от загара, сильная, тонкая, крепкая, пошла по песку к серо-зеленым волнам, невысоко вздымавшимся, прежде чем обрушить на берег пену на гребне.

У воды Нина остановилась, сделала еще шаг – волна сразу рухнула ей на колени, – оглянулась, все еще щурясь от ослепительного солнца, улыбнулась и махнула Николаю рукой.

– Пошли, вода совсем теплая.

Нинины слова вывели из столбняка, в который ввергли его неожиданная нагота и совершенно невыразимая неземная ее прелесть. Впрочем, все было и так ясно: Николай поспешил к ней. Нина его дождалась, протянула руку.

– Ты в плавках? – скользнула взглядом. – А я люблю без всего. Ну пойдем.

Берег круто уходил в глубину, и метрах в трех от берега дно достать было трудно даже ему. Нина поплыла дальше, дальше, туда, где волны не так круто вздымались и где свободно трепетала колючим серебром равнина моря. Потом ныряли, плескались, пытались лежать на волнах, а устав, поплыли к берегу.

Легли на псевдоскатерть и, как это обычно и бывает, почувствовали жажду. Взяли по банке пива, открыли и стали пить. Николай достал сигареты, предложил Нине. Она потянулась мокрыми пальчиками, осторожно, за фильтр, взяла сигарету. Он поднес ей огонь зажигалки, прикурил сам. Они сидели рядом.

– Я еще с утра хотела на пляж сходить, но не нашла тебя.

– Я был занят.

Она, затягиваясь и изредка делая глоток из банки, стала глядеть вдаль, зарываясь ступнями с красными лакированными ноготками в песок; потом мельком взглянула на него, пригляделась и, усмехнувшись, сказала вдруг:

– Вижу, я тебе нравлюсь.

– Конечно, нравишься, котенок, – сказал Николай и лег на живот. – Еще бы не нравишься. У тебя фигурка загляденье, а ножки – прямо лестница на небо. А глазки!.. Я таких глазок еще не видел. Только ты сейчас… – он замолчал, подыскивая слова.

– Что я?

– От тебя сейчас холодком повеяло.

– Ты наблюдательный. Это потому, что я вспомнила почему-то…

Нина замолчала.

– Что ты вспомнила, крошка?

– Ты способен безумно полюбить женщину? – вдруг спросила она.

Николай ухмыльнулся, но тут же согнал улыбку, боясь, что она заметит и обидится.

– Конечно, котенок.

Он взял Нину за руку, и она не отняла ее.

– А почему ты спросила? Ты во мне сомневаешься? – он пододвинулся к ней.

– Понимаешь, я до последнего времени думала, что уже никогда никого не смогу полюбить.

– Я так понимаю, что у тебя была несчастная любовь. Хотя нет, беру свои слова обратно. Как же можно тебя не полюбить? Может, ты полюбила, а он оказался голубым? Сейчас, знаешь, такое повсеместно встречается. Так, что ли, крошка?

– Да нет, понимаешь, совсем другое. Я еще не встречала человека, которого могла бы полюбить, – она бросила быстрый взгляд на Николая. – В общем, до последнего времени не встречала. И дело совсем не в том. Понимаешь, меня вырастил отец, мама умерла, когда я была маленькой. Папа стал для меня всем, он и маму заменил. А потом.., а потом…

– Что потом? Ты выросла, он отдалился, наверное, уже не понимал тебя, и ты почувствовала себя покинутой и одинокой.

– Не совсем так. Нет, совсем не так. Понимаешь, он действительно меня перестал понимать, но не в этом дело…

– Так в чем же?

– Когда я была еще совсем девчонкой, меня: изнасиловали.

Николай молчал, ее ладонь безжизненно замерла в его руке.

– Отец знал? – нарушил он наконец молчание.

Нина кивнула.

– И что?

– Ничего. Я не могу тебе всего рассказать. Пока не могу.

Солнечный жар тек все гуще, тела их давно обсохли. Николай сел, не выпуская ее пальцев, и другой рукой обнял за накаленные плечи.

– Если тебе тяжело, лучше не вспоминай сейчас.

Нина быстро-быстро закивала опущенной головой, и Николай испугался, что она сейчас заплачет.

Он взял сумку с продуктами, выбрал два больших апельсина. Пошел к воде, где заблаговременно придавленный камнем был притоплен пакет с банками.

Взял две банки джина с тоником, вернулся и предложил Нине. Они открыли банки и стали пить. Потом Николай сунул себе в губы две сигареты, прикурил и одну дал ей. Нина благодарно кивнула. Было приятно пить относительно прохладный напиток. Солнечный жар и разбавленный жар спиртного соединялись; конечно, Николай сочувствовал, что говорить. Он очистил апельсин и протянул Нине. Она взяла, стала отделять дольки и есть-.

– Понимаешь, – сказала она, – после того случая, я как бы и жить перестала. У меня все внутри было выжжено. Весь мир превратился в головешки, все сгорело.

Я всех возненавидела. Я не знала… Я ничего не знала, думала ничего подобного со мной не могло произойти. С любой другой девчонкой, но не со мной. А после пришла к выводу, что все мужчины, все люди такие… и решила мстить.