Скотт Мариани - Последнее пророчество

Осторожно ступая по мозаичному полу, Бен прошел к ближайшей от входа скамье, чтобы понаблюдать и послушать издалека. Он попытался представить себя за кафедрой — с пасторским воротником на шее, серьезным и искренним выражением лица, проникновенно читающим проповедь. Именно такое будущее он назначил для себя, именно к такой роли готовился, и нечто подобное всегда, пусть и нерегулярно, было частью его жизни.

Сейчас что-то не срабатывало. Да, он хотел этого, даже видел себя во сне на этом месте, но по силам ли ему воплотить мечты в реальность?

Бен посидел еще несколько минут, склонив голову, впитывая тепло льющихся через мозаичное стекло солнечных лучей, проникаясь торжественно-благостной атмосферой. Потом тихонько поднялся и бесшумно выскользнул за дверь, в теплый и светлый мир.

Повернув влево, Бен направился к зеленой поляне за Крайст-Черч и с полчаса бегал по бечевнику вдоль реки, пока не почувствовал жжение в икроножных мышцах. Довольный тем, что не позволяет себе растренироваться, он повернул к колледжу.

Погрузившись в глубокие раздумья и никого не замечая, Бен шел через двор, когда за спиной у него прозвучал знакомый голос.

— Так и думал, что наткнусь на тебя здесь.

Бен обернулся и увидел высокого седоволосого мужчину, в котором узнал профессора Тома Брэдбери. Последний раз они виделись шесть недель назад, когда его вызывали на заседание приемной комиссии факультета.

— Здравствуйте, профессор. Как вы?

Брэдбери улыбнулся.

— Зови меня просто Том. Думаю, мы знакомы достаточно давно, чтобы обходиться без церемоний.

Том Брэдбери и отец Бена, Алистер Хоуп, дружили в те далекие времена, когда учились в Кембридже. Кому-то дружба между убежденным теологом и студентом-правоведом казалась странной, но она выдержала испытание временем и оборвалась лишь со смертью отца Бена. Тогда же Бен забросил занятия, ушел из колледжа и вступил в армию. И хотя воспоминания о том времени сохранились не самые лучшие, он не позабыл Тома Брэдбери, хотя никакой связи с ним во все последующие годы не поддерживал. В школьную пору Бен воспринимал его скорее как дядю — внимательного, спокойного, всегда готового выслушать и поддержать. Профессор неизменно приносил с собой теплый аромат впитавшегося в одежду трубочного табака. Его семинары были самыми живыми и интересными. Он специализировался на Ветхом Завете, писании столь древнем, туманном и трудном для понимания, что оживить его удавалось немногим. Одним из этих немногих был и профессор Брэдбери, пользовавшийся у студентов заслуженной популярностью и любовью.

— Хотел поговорить с тобой, — сказал профессор. — Завтра в полдень свободен? Приглашаю на ланч.

— Вообще-то я назначил свидание Декарту, — улыбнулся Бен. — Но ради ланча его можно и перенести.

— Мудрое решение. Должен сказать, этот философ не из моих любимцев. Придешь к нам?

— Вы по-прежнему в Саммертауне?

Брэдбери кивнул. Они договорились о времени, и профессор, выжав из себя улыбку, продолжил путь.

Бен проводил его взглядом. Обычно энергичный, подвижный, бодрый, несмотря на то что ему исполнилось шестьдесят три, с лукавым огоньком в глазах, сегодня Брэдбери выглядел другим. Старым, уставшим, подавленным. Как будто с ним что-то случилось. Болен? Но больные люди не приглашают к себе на ланч. Нет, здесь определенно что-то не так.

Нож был складной, многофункциональный, производства известной фирмы «Бак», и блондину нравилось его точить. Сидя на балконе под жарким солнцем, потягивая узо и приглядывая за пленницей, он часами правил лезвие смоченным маслом точильным камнем. В результате банкнота, оставленная на ночь лежать на раскрытом лезвии, к утру оказывалась разрезанной на половинки под давлением только лишь собственного веса.

Подходя к кровати, блондин вынул нож из кармана и одной рукой выбросил лезвие. Глаза у Зои округлились, из-под ленты вырвался сдавленный крик. Пленница лежала на матрасе с привязанными к кровати руками, и по тому, как сжимаются и напрягаются пальцы, было видно, что она отчаянно пытается вырваться.

Блондин сел на край кровати, наклонился и поднес лезвие к лицу. От нее разило страхом.

— Острый? — Он осторожно провел лезвием по подушечке больного пальца, рассекая первый, верхний слой кожи. — Ты даже не представляешь, насколько острый. Хотя, может быть, скоро узнаешь.

Он повернул лезвие плашмя и прижал к ее щеке. Пленница охнула и сжалась. На горле затрепетала нервно жилка.

— Слушай внимательно. Сейчас я сниму ленту, и ты больше не будешь кричать. Ты будешь говорить. Отвечать на мои вопросы. Ты расскажешь мне все. А если не расскажешь, я вырежу тебе глаза. Вот так…

Стоявшая у дальней стены комнаты темноволосая женщина наблюдала за происходящим с непроницаемым лицом. В какой-то момент она собралась было вмешаться, однако сдержалась и снова сложила руки на груди.

Блондин сорвал ленту. Зои с усилием сглотнула и попыталась перевести дыхание, но вскрикнула, когда он, играючи, провел лезвием по виску, потом прочертил линию под глазами.

— Я не помню, — выдохнула пленница.

— Помнишь, помнишь. Не лги нам.

— Клянусь, я ничего не помню.

— Все, что надо, это чуть-чуть надавить. Самую малость, вот так, и твой милый голубой глазик просто вытечет. Ты когда-нибудь видела лопнувшее глазное яблоко? Похоже на сырое яйцо.

Он улыбнулся, еще раз пощекотал ее кончиком лезвия и убрал нож.

Зои дрожала от ужаса.

— Я не знаю, что вам сказать, — всхлипнула она. — Не знаю.

— Кливер. Ты ведь помнишь мистера Кливера? Помнишь, что ты с ним сделала?

Она покачала головой.

— Нет.

— Где оно?

— Где что?

— Где оно? — сорвался на крик блондин.

— Да не знаю я ни хрена! — крикнула в лицо ему она. — Не знаю, какого черта вам от меня нужно! — Глаза у нее блестели как у сумасшедшей, пряди растрепанных волос прилипли к мокрым от слез щекам. — Да поверьте же мне! Я ничего не знаю! Вы ошиблись. Вы взяли не того, кто вам нужен. — Слезы потекли обильнее, голос задрожал. — Пожалуйста, прошу вас. Отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Обещаю.

Темноволосая женщина шагнула к блондину и положила руку ему на плечо.

— Надо поговорить.

Он напрягся, буравя пленницу тяжелым взглядом, потом вздохнул и вышел из комнаты в коридор. Брюнетка плотно закрыла дверь, чтобы Зои Брэдбери не услышала ни слова.

— Это не срабатывает.

— Она притворяется, Каплан, — прошипел он, брызжа слюной.

— Откуда ты знаешь?

— Оставь меня на полчаса с этой сучкой, и я все из нее вытащу.

— Как? Выколешь ей глаза?

— Да ты только дай мне шанс.

— Мы и раньше ее не гладили по головке. Почему ты думаешь, что сумеешь что-то узнать?