Лев Константинов - Схватка с ненавистью (с иллюстрациями)

— Позавчера, — переводила Злата, — в районе вашего села был убит немецкий солдат. Приказываю расстрелять за убитого каждого десятого. Это будет первым предостережением бандитам.

Солдаты, не считая, выталкивали из толпы человек двадцать.

Злата с любопытством смотрела, как эти люди неторопливо, словно не понимая, куда они уходят, шли к обрыву над речкой.

Толпа молчала, только слышалось тяжелое ее дыхание.

«Боже мой, — думала Злата, — до чего довели Советы народ, они уже и страдать разучились! Быдло, стадо скотины…»

Раздавались очереди, и только тогда шел по толпе стон и кто-нибудь падал там, в этом скопище людей, — жена ли, мать ли расстрелянного.

— А теперь, — переводила Злата герра гауптмана, — когда вы убедились, что мы пришли сюда не шутить, называйте имена главарей и партизан…

Потом расстреливали каждого пятого… Герр гауптман неторопливо постукивал нагайкой по лакированному голенищу сапога, отсчитывая залпы. Он ей нравился невозмутимостью и полным равнодушием к тому, назовут эти люди какие-нибудь имена или нет. И когда однажды вышел из толпы парнишка и сказал: «Это я убил фашиста, меня и казните, а их не трогайте», — герр гауптман презрительно скривил губы.

— Это есть неправда, — переводила Злата. — Нехорошо обманывать. Ты будешь первым, а остальные — как обычно.

И снова выталкивали из толпы каждого десятого, и Злата видела, как в толпе старались запрятать детей в середину, закрыть их, чтоб не попались на глаза карателям. Но она знала, что это напрасно, потому что еще будут отсчитывать каждого пятого, а потом без арифметики погонят всех к обрыву и прошьют очередями — старательно, аккуратно, чтоб не осталось никого в живых.

И с четырех концов встанет над селом пламя…

Герр гауптман Шеллер удовлетворенно кивал головой, переставал постукивать нагайкой и говорил:

— А теперь можно и отдохнуть.

— А теперь, — переводила Злата, — можно и…

— Остановитесь, — смеялся гауптман, обмахиваясь фуражкой — солнце било прямо в глаза, — переводить больше некому…

Герр гауптман в отличие от Максима Ольшанского не любил целоваться. После первой же совместной акции, когда расположились они на ночлег в уцелевшем доме, герр гауптман плотно закусил, ткнул нагайкой в кровать:

— Там будем спать. — И уточнил: — Вдвоем.

Злата, глотая неожиданные и такие ненужные слезы, постелила постель и стащила с усталого гауптмана лакированные сапоги.

— Очень карашо, — одобрил Шеллер, почесывая впалую грудь.

А Злата, по привычке все анализировать подумала: «Чего только не отдашь на алтарь борьбы…»

Когда однажды она шла с герром гауптманом по большому селу, где остановилась их зондеркоманда, и услышала вслед: «Немецкая овчарка», то неторопливо обернулась, расстегнула кобуру и пристрелила какую-то бабу, которая, наверное, ее облаяла, потому что стояла, кланяясь, ближе других таких же баб.

— Зачем? — удивился Шеллер. Он был не на «работе», а потому его абсолютно не интересовали «туземцы».

Злата, остывая, сказала, что баба ее оскорбила.

— Как? — заинтересовался гауптман.

— Она назвала меня… — Злата помялась, — вашей овчаркой.

На невозмутимой, холеной физиономии гауптмана бледно выписалась заинтересованность:

— Очень точно сказано… Не ожидал, что они умеют мыслить образами…

Партизаны пристрелили его два месяца спустя. Услышав выстрелы и взрывы гранат, гауптман выскочил из хаты в одном белье и, как заяц, поскакал широкими прыжками вдоль улицы. Очередь перерезала его тощую фигуру пополам.

Злате тогда удалось спастись чудом. У нее хватило самообладания остаться в постели, и партизаны просто не обратили внимания на женщину, забившуюся от страха под одеяло.

И снова шли перед нею вереницей дни, о которых не хотелось бы думать и перед страшным судом.

Вот пробивается она курьером к проводнику Рену. Рен тогда был в силе, хозяйничал в целой округе. Два телохранителя прикроют Злату в случае чего автоматами, отобьются, примут огонь на себя. Остался позади кордон, миновали Закарпатье, полонины и горы сменились тихими полями, просторными лесами. Изменились и говор людей, и их одежда.

Рен встретил ее по чину — не таясь, доложил обстановку, просил передать проводу, что будет держаться до последнего.

— Как долго?

Краевой проводник, мрачноватый, похожий на хуторянина, с выдубленным всеми ветрами лицом, большими руками, неторопливой манерой долго размышлять над услышанным, повздыхал, посопел, прикинул:

— С полгода…

— А дальше?

— Думаю, прикончат Советы.

Его прикончили в том самом бункере, где принимал Злату.

Она не могла представить его убитым — виделся таким, каким запомнился по «акциям», на которые приглашал закордонного курьера.

Уничтожали семью председателя сельского Совета. Рен сказал:

— Пойдем с нами, это безопасно, для тебя, курьера, опасности никакой.

Постучали в хату. Будто вымерли. Ударили прикладом так, что зашаталась убогая халупа.

— Гей, ты, выходи, выродок! — крикнул кто-то из приближенных Рена. — Будем землею тебя наделять.

— Выходи! — сказал и Рен. — Выйдешь сам, не тронем твоих волчат, только ты нам нужен. А так — всех передушим.

Рен глянул на Злату, отметил ее напряженный интерес к происходящему. «Выйдет», — сказал.

Злату занимало: о чем думает обреченный?.. Он там с винтовкой, может отстреливаться. Но тогда сунут факел под соломенную стреху, запылает хата, погибнут дети — мальчик и девочка, и жена тоже сгорит. Выйти из хаты — все равно что в волчью пасть влезть, от хлопцев Рена пощады не дождешься. Грюкнул засов, вышел селянин — в суконных штанах, в белой исподней рубашке. Швырнул карабин.

— Детей не трогайте…

— Выкуривайте весь выводок, — распорядился Рен.

Посмеиваясь, хитрый атаман без единого выстрела взял всю большевистскую семейку — хлопцы вытолкали из хаты детей и женщину.

— Ставьте к стенке…

Злата смотрела на расправу без ужаса — ей было интересно. Правда, немного знобило. И еще очень хотелось самой пристрелить председателя сельсовета. Рен не разрешил, сказал, что от пули — самая легкая смерть.

Сперва убили девочку — штыком, чтобы не тратить патроны. Потом мальчонку. Исполосовали ножами жену активиста. Председатель не мог даже кричать — ему заткнули рот шматком разорванной сорочки, спутали руки и ноги. Злата впервые увидела, как седеют моментально, сразу. Наверное, это был очень сильный человек, потому что не потерял сознание, видел все до самого последнего мгновения, когда вошла ему в лоб пуля из маузера Рена.

Злата запомнила, какой он был: невысокий, кряжистый, с гуцульскими усами. Стоял на земле крепко, будто и не боялся смерти, лишь бы детей не тронули.