Владимир Ефимов - Симуляция

Рассказывали о парне с такой точностью движений, что он мог воткнуть отравленную иглу в сонную артерию прохожего броском из проезжающей мимо машины.

Рассказывали о куртизанке, чарам которой не мог противостоять никто и ни при каких обстоятельствах.

Рассказывали о снайпере, который стрелял из обычной снайперской винтовки с трех километров и поражал свои цели специальными пулями. То ли отравленными, то ли разрывными. Обычные пули на таком расстоянии теряют убойную силу.

Рассказывали о тузе по прозвищу Телескоп, зрение которого было настолько острым, что многократно превосходило все известные приборы и по увеличению и по широте угла охвата. Говорили, что он снимал комнаты в небоскребах и зарабатывал мелким шантажом.

Многое рассказывали, Город богат фольклором.

Для меня все они, реальные и придуманные, символизировались тузом червей. Припиши перед сердечком червы "Я", а после сердечка можешь писать что угодно.

Впрочем, пока я мог складывать свой пасьянс спокойно. Никого из них здесь не было. Строго говоря, и карт-то тоже не было. Был лишь узор из крохотных точек, высвеченный на оборотной стороне толстого стекла пучками электронов. Этот узор вел себя как колода карт, но самих карт не было и в помине.

Поддавшись внезапному импульсу я встал, обошел свой рабочий стол и заглянул сквозь решетку вентиляции сзади монитора. Там было темно. Что я рассчитывал увидеть? Крошечный стол зеленого сукна и невидимого крупье над ним?

Итак, на самом деле никаких карт нет. Ни тузов, ни шестерок. Что это нам дает? Есть четыре вещи, в реальности которых я готов усомниться в любой момент: время, вселенная, Бог и я сам. Но сомневаться в реальности врага, пока он жив… Боюсь, это не самый безопасный путь.

Когда у меня выдавался свободный вечер, я, обычно, ходил к костру колдунов. Там собирались презабавные личности, с которыми можно было потрепаться на отвлеченные темы. В каждой тусовке есть не в меру коммуникабельные типы, благодаря которым чужаки, вроде меня, могут себя почувствовать не столь одиноко. Здесь тоже обнаружился один такой, его все звали Сократ, видимо из-за лысины и страсти к заумным разговорам. На все темы он рассуждал авторитетно и непререкаемо, и никогда не забывал невзначай упомянуть, что сам он не только теоретик, но и выдающийся практик – лучший во всем Блоке экстрасенс, каббалист, одитор, психотерапевт, авгур, тренер и гуру. Это как-то само собой вытекало из его комментариев к рассказам о достижениях обитателей северо-западного угла. А эти достижения были основной темой разговоров у костерка.

Именно там я услышал про доктора Борского, действительно в прошлом ни то врача, ни то фармацевта. К нему два-три раза в неделю заходили клиенты из приличной публики, как рассказал Сократ, за неким эликсиром обладавшим чудодейственной оздоравливающей силой. Из-за этого зелья, грозившего пустить по миру всю медицину, доктор, вроде бы, и потерял работу. От Сократа же я узнал, что главный доход доктору Борскому, тем не менее, приносили яды, которых он умел приготовлять четыре вида, все с разным действием но все надежные и трудно обнаружимые.

Истории многих визитов у костра загадочным образом становились известны. Досужие наблюдатели легко могли сложить два и два, если, например, к доктору заходил какой-нибудь красавчик из известной семьи, а через пару недель газеты сообщали, что его богатый дядюшка преставился от инфаркта. Из Блока слухи вряд ли выходили, да и привирали сплетники не меньше чем впятеро, так что опасности в этих разговорах практически не было. Так, развлечение, пища для ума.

Здесь же я узнал про исключительные достижения сутенера Жеки, приходившего на магический сеанс к ведунье, или, как ее чаще здесь называли, жрице. Ему мешал в работе недостаток мужской силы, после сеанса же он стал таким гигантом, что слух о нем пошел по всему предместью. Результат был настолько реален и очевиден, что даже вызывал у Сократа некоторое недоумение. Он настолько привык представлять в качестве результата тонкие и неощутимые материи, вроде уверенности в себе или отношения к жизни, что, рассказывая о реальном выходе, не мог найти подходящих выражений. Похоже, ему все время хотелось сказать что-то вроде: "До сих пор я врал, а теперь не вру".

Чарли Нуара я видел своими глазами, и даже перекинулся с ним парой слов. Я понял, что это менеджер весьма высокого уровня, хотя и не референт министра, как меня позже уверял Сократ. Тогда же я услышал историю Марьям, но никаких подробностей не добился. Кого я не спрашивал о ее болезни, все, как сговорившись, отвечали, "Может, простудилась…"

Сократ любил рассуждать на отвлеченные темы и красивое умственное построение ценил дороже золота. Впрочем, золота у него отродясь не водилось, а экзотических идей пара-тройка все же была. Именно он заразил меня идей об иллюзорности времени. Не то чтобы я не слышал ее раньше, или слова его были уж очень ярки… Видимо, все дело было в том, что я успел повидать Блица, туза, жившего в своем собственном времени и потому безнадежно одинокого. Вспоминая его дикую фигуру, замершую в инвалидном кресле, я был близок к тому, чтобы поверить и в попятное время и в его слоистость или нелинейность.

Но любимым предметом рассуждений у Сократа были мифы, табу и запретные темы. Он их находил и в истории, и в культуре, и в науке – везде. Его послушать, так вся наша жизнь была клеткой из легенд и недомолвок, и все мы тратили большую часть жизни на укрепление ее прутьев.

– Вот ты, Рик, как думаешь, почему мы никогда не говорим на тему рождения?

– Какую тему? – не понял я.

– Рождения. Откуда люди берутся.

– Ну ты дал. А что об этом говорить? Берутся, и хорошо.

– Вот! Тебя тоже эти тормоза сдерживают.

– Да не тормоза, а банальный стыд. Естественное явление.

– Ага, ага! Как же, естественное! Да ты просто не в состоянии думать на эту тему. Даже я, несмотря на многолетние практики… Это потому, что появление каждого нового человека – это вызов всем богам и вселенной. Оно содержит в себе тайну, которая в состоянии потрясти все устои, если ты сможешь ее постигнуть. К смерти это тоже относится, но в меньшей степени. Смерть, это всего лишь разрушение и утилизация. Всякая трансплантация, медицина, замена деталей – это уже почти обычное дело. Но тоже не лишенное флера таинственности. Даже секс у нас табуирован настолько лишь потому, что в сознании связан с рождением.