Андрей Константинов - Ультиматум губернатору Петербурга

Люди шли по мокрым улицам, спешили домой к телевизорам с плохими новостям, к полупустым холодильникам, к семейным дрязгам и непутевым детям. К длинным нудным разговорам о тяжелой жизни. Они называли свою жизнь существованием, кошмаром, адом.

Птица ехал в настоящий Ад. Собственно, он уже жил в Аду.

— Нам налево, направо? — спросил водитель.

— Что?

— Я говорю, на Карпинского куда вам? Налево, направо?

— Сам не знаю. Сначала нужно найти почту.

Терминатор тоже отправился на улицу Карпинского, и тоже на частнике. Так безопасней, рассудил он. Замызганные «жигули» везли его из центра на Гражданку. Пожилой разговорчивый водила ехал не спеша. Терминатор тоже не торопился: путь к победе нужно прочувствовать. Он охотно поддакивал болтливому водителю. Да, жизнь тяжелая… Кризис… Эти совсем обнаглели, полстраны распродали… жиды… конечно, жиды, а кто же еще?… Вот при Сталине… точно… но был порядок… да, порядок был… пятьдесят рублей — килограмм сосисок — с ума сойти!… точно, суки они… но ничего, еще придут к власти настоящие патриоты… а как же, придут… кризис… кризис…

В черном провале между гранитных набережных тускло блестела Нева. Над гостиницей «Москва» вспыхивали, влетая в лучи прожекторов, белые крылья чаек. Машина ехала по мосту Александра Невского, и Терминатор ощущал, как прогибается перекрытие моста под его чудовищным весом. Чайки за спиной вспыхивали и мгновенно сгорали, обрушивались вниз черными обугленными комочками. Терминатор слышал треск горящих крыльев, втягивал ноздрями дымный смрад.

Солодов виновато развел руками.

— Когда он уехал? — спросил Мишка.

— Не знаю, Миша, не знаю. Я был на службе… извини.

Не раздеваясь, Мишка опустился на стул. Полтора часа назад на этот самый стул присел на дорожку Птица.

— А куда? — задал Гурецкий дурацкий вопрос.

— Вот все, что есть, — ответил Солодов, протягивая сложенный вчетверо лист бумаги.

Мишка развернул его и прочитал текст, написанный печатными буквами: «Спасибо за все, Боря, ухожу. Есть дела. Мишке напишу письмо. Удачи. П. Прочтешь — сожги».

Гурецкий прочитал коротенький текст, написанный мягким карандашом, дважды. Скомкал лист в кулаке, бумага заскрипела.

— Чего же не сжег? — спросил он негромко.

— Хотел тебе показать.

— Понятно… — Гурецкий прошел в кухню. Щелкнул зажигалкой и бросил бумагу в раковину. Лист корежило. Пламя лизало его, превращало в черный сюрреалистический цветок. Двое мужчин молча смотрели на заурядное зрелище — горящий лист бумаги. Для них оно было наполнено особым смыслом…

Все зря, думал Гурецкий. Все впустую… все зря. Прощай, Птица.

Бумага догорела.

Мишка растер ее пальцами и включил воду. Струя воды смывала пепел в сливное отверстие старой, до голого металла стертой раковины. Он завернул ручку крана. Послышалось сипение и булькающий хрип. Потом все смолкло.

Птица сидел за столиком почтового отделения N 256 на проспекте Науки. Заканчивал третье, последнее письмо. Из-за стойки на него иногда поглядывала работница почты. Этот странный мужик писал уже почти час. Иногда он производил впечатление человека с большим приветом. То сидел абсолютно неподвижно и смотрел в одну точку, то начинал строчить, как автомат. Впрочем, он не мешал.

«…еще раз, любимая. Во всем виноват только я. Очень долго, да и не нужно, объяснять, как это вышло. Я очень хотел уберечь тебя, но выбрал неправильный путь. Теперь все это уже не важно. Сейчас я должен идти и попробовать исправить хотя бы частично те ошибки, которые сделал. Исправить их невозможно. Невозможно вернуть нашего малыша, невозможно стереть из памяти то, что перенесла ты. Невозможно вернуть к жизни тех людей… Потом я встречусь с тем подонком…

В общем, неважно. Важно, чтобы ты простила меня, если сможешь.

Я постараюсь вернуться. И, если вернусь, обязательно приду к тебе просить прощенья. А если тебе встретится нормальный человек — выходи замуж. У вас еще будут дети. Прости.

Я желаю тебе счастья. Прощай. Птица».

Он поставил точку и на секунду прикрыл глаза. Все, что он написал, представлялось сейчас великой глупостью и попыткой самооправдаться. Но разве есть тебе оправдание, Пернатый? Глаза нерожденного ребенка смотрели прямо в лицо из страшной глубины. Они будут смотреть на меня всегда. В любом месте, в любое время.

— Вам что, плохо?

…они будут смотреть и безмолвно спрашивать: где ты был? Где ты был, папа, когда меня убивали? Когда нас с мамой убивали?

— Гражданин, вам что, плохо?

Птица понял, что обращаются к нему. Он открыл глаза и посмотрел невидящим взглядом на пышную платиновую блондинку за стойкой. Ей показалось вдруг, что она заглянула в бездну. Заглянула куда-то туда, куда простому смертному заглядывать не положено. Ей стало не по себе. Странный мужик ничего не ответил, начал заклеивать конверт. Работнице почты показалось, что руки у него слегка дрожат. Это все объясняло: пьянь! Допился, козлина, до белой горячки… Хотя не похож. Может, наркоман? Развелось их сейчас, как собак нерезаных. У сестры на той неделе сумочку двое салаг вырвали, с зарплатой. Хорошо, задержали их тут же. Тоже оказались наркоши. Стрелять таких надо. Без суда.

Мужик написал адрес на третьем конверте и бросил их в почтовый ящик. Не оглядываясь, пошел к выходу. Лицо стало еще бледнее, чем было, когда он вошел! Точно — наркоман, решила сотрудница почты.

Три одинаковых конверта с питерскими адресами лежали на дне большого деревянного ящика с почтовой символикой. Все три адресата получат письма, когда отправителя уже не будет в живых.

Терминатор расплатился и вышел из машины метров за пятьсот от цели. Он шел легко, быстро, уверенно. Так идет человек, убежденный в успехе. Он с улыбкой поглядывал на встречных, ощущая превосходство творца над простым обывателем. Если бы вы знали, твари, кто идет вам навстречу в ношеном плащике из сэконд хэнда!

Если бы вы знали! Возможно, когда-нибудь я расскажу вам об этом.

Терминатор шел, и мелкая морось блестела на его роскошных усах. Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее чувство уверенности в успехе охватывало его. Обреченный, вконец оторвавшийся от реальности шизофреник Фридман без колебаний подошел к торцу блочной пятиэтажки, где его уже давно ожидала засада ФСБ. У противоположного конца дома почти одновременно с ним появился Птица.

На территории больницы имени Мечникова и вокруг нее находились двадцать три сотрудника ФСБ. Ждали Воробьева. Нервное напряжение постепенно нарастало. Вероятность появления Птицы здесь была очень высока. Так считали эксперты, так считали и следаки.

Вскоре после звонка Гурецкого у ворот больницы появилась взволнованная Юлия Солодова. Она побывала на отделении, где проходила лечение Наталья, потом бродила по улице вокруг корпуса. За ней все время наблюдали. В микроавтобусе «форд-транзит», припаркованном на аллее, ведущей от шумного Пискаревского проспекта к больнице, подполковник Спиридонов принимал сообщения оперативников. Птица мог появиться в любой момент.