Алексей Сквер - Армада

Иду на губу, по дороге беру пузырь водки литровый. Раз взял патруль и привёл на губу, значит, где-то чо-то натворил.

Захожу на губу. Там сидят комендант, начгуб и начпатр. Капитан, старший прапорщик и старлей. Уссываются. Ставлю на стол литруху. Переглядываются.

— Петрович… дай команду, чтоб воды принесли… ну и рыбы, наверно…сало достань… да не жмись… знакомиться будем…с начальником грабителя нашего, — тирада капитана опять заканчивается ржачем присутствующих мужиков в погонах. Прапор выходит, а мне рассказывают, за каким хуем я сюда пришёл.

Соркомов решил нажиться за счёт мимо идущей тётки (то, ли кладовщицы, то, ли поварихи), и попытался вырвать у неё сумочку. Вырвать сумочку у тётки под сто кило живого веса Соркомову с его 60-ю кг…сразу, рывком не удалось. Его беда, что и отцепиться от сумочки он вовремя не успел, поэтому на обратном, тёткином рывке влепился в тётку. Тётка то ли владела приёмами борьбы нанайских мальчиков, то ли просто хотела мальчика, хуй его знает, но точно известно, что она, просто подмяв Соркомова, уебалась на него, надёжно зафиксировав, и врубила сирену…так и орала, пока не пришёл патруль и не вытащил полузадохнувшегося и деморализованного солдата из-под неё.

Сидим — пьём. Я ржу со всеми.

— А чо ты, сопсно, ржешь-то? А, лейтенант? — капитан Егоров (копия Вадима по характеру ведения беседы).

— Дык, дебил же… физо надо подтягивать… сумочку вырвать не может… стыдобища… будет моим, чем заняться в выходные… устрою им спортпраздник, — бахвалюсь своей невъебенной крутизной.

— А солдат, по сути, не виновен, что остался бесконтролен… не находишь?

— Как так — бесконтролен?? Я его на почту отпустил.

— На почту?? Ну-ну… на почту… а ты знаешь сам, где эта почта?? Ты ему маршрут до неё сказал? Да я уверен, что он там сейчас в камере сидит и до сих пор не в курсе, где тут почта. Это раз. Как это ты его отпустил?? Без старшего? Одного? У тебя солдаты ещё не бегали? Ну, так побегут, лейтенант. Это два. Ну, и потом — ты как воспитанием солдат занимаешься? Где у тебя лист инструктажа, подписанный твоим этим… как его… — я уверен, он помнит фамилию моего бойца, но попутно проверяет, помню ли её я, в армии полно начальников, вообще не помнящих фамилии своих подчинённых, среди лейтенантов, особенно молодых, тоже.

— Соркомовым.

— Соркомовым! — кивает — Где? Ты его вообще инструктировал, как себя вести, проходя мимо женщин с сумочками? Чего ты лыбишься? У них, может, принято в тундре «чо урвал — то моё»! Почему ты не занимаешься личным составом??

— Да ладно, Миш, чо ты к парню доебался? — встревает прапор, дядька с добрым лицом и лучиками глубоких морщин в уголках глаз, когда улыбается. Эдакий добрый дедушка. Начальник гауптвахты. Зачморивший не одно поколение охуевших вусмерть солдат. Льдом от него тянет. Улыбается, а в глазах п у с т о т а.

— Петрович, не лезь… летёха-то совсем зелёный ещё… а сюда зашёл как… совсем охуел в атаке этот военный. Страха ваще не имеет. Это плохо. Шею свернёт такими темпами на раз-два. Именно поэтому, блядь, у него бойцы вот такой хуйнёй занимаются. А если б этот Соркомов был бы чуть поумнее, и понял бы, что эту корову надо кирпичом для начала? Чтоб сумку-то взять… Мог? — мог… да у нас вон этих умных…вся губа забита, плюнуть некуда… ещё с чужаками возиться?

И опять мне:

— Ты, Лёха, в следующий раз не водку со мной здесь жрать будешь, а пойдёшь Бороде (Прокурору) рассказывать, кого куда отпускал. Понял? Это я к тому, что ты тут совсем уже охуел без командирского хуя. Боком вылезет. Уже вылазит. Учись думать, когда делаешь распоряжения. Солдата, куда не целуй — везде жопа. Не нахавался ты ещё. Ну ладно, не бычься, наливай… и не забудь составить лист инструктажа… заставь всех расписаться, только тему, о чём инструктировал, не вписывай… как накосячат, так и впишешь, о чем инструктировал. Ну, и если надо кого посадить охолонуться, то милости просим… мы водку любим… Гыгыгыгыгы…не, ну каково, а?…ебнулась на солдата и верещала… Тернов (старлею), ты там, часом, не видел? Она его не отъебла от счастья?? Гыгыгыгы…

Но всё пездатое когда-нибудь кончается. Выполнив свою задачу, мы вернулись в Борзю. Из рабкоманды мои были все с потрохами, кроме Шаботукова, который обособился и был в ы н у ж д е н вести непривычный для себя образ жизни.

Не то что бы они у меня летали. Но уважение я снискал хотя бы тем, что моих солдат там никто, кроме меня, так и не выеб.

(Чего стоят глаза Соркомова, когда он понял, что я его отмазал от статьи. Я ему это обстоятельно рассказал, перед строем. Чин чином, делая страшные глаза).

Не давал. Мои, и не ебёт. Все вопросы ко мне. Вадимова наука.

К моему приезду Вадим уже сдал роту Денису и был готов отчаливать. Денис готовился в отпуск. Так же в отпуск должен был уйти и Егор, серьёзно поучаствовавший в передаче роты. Мне светило остаться один на один, но уже не с рабкомандой из ещё не оперившихся пацанов, а с полнокровной ротой. Где хватало всего. Главное, старослужащих, которые скрепя сердце, подчинялись ротному и Денису, отбарабанившему год с ними бок о бок, но никак не амбициозному охуевшему летёхе, весь авторитет которого зиждился на том, что может научить пристрелять автомат и задрочить молодёжь. Как и предсказывал Вадим, обо мне тут же пошли истории. В туалете на стенках кабинок очень быстро появились надписи «МО — ЧМО».

Издержки профессии и проблемы для наряда.

На первую серьёзную обратку я наплыл очень скоро. Меня буднично послал на хуй здоровенный бурят по имени Бабу. Фамилию не помню. Ему крайне не понравилось, что вниз на построение надо ускорятся при отсутствии в роте офицеров. Я для него был хуй пойми кто, за неделю до его дембеля. Я с этим не согласился и выписал в табло, дальше мои 60 кг полетели от неплохо умевшего бороться бурятилы через взлётку, и с громким звуком въебались в шконки. Как он меня швырнул, я не понял. Ррраз — и я лечу, начиная удивляться новизне ощущения.

Два — и я врубился во что-то жесткое.

Три — и… Планка упала в раз. Хватаюсь за дужку кровати и рву когти пояснять, что слать меня на хуй, да ещё и швыряться в казарме офицерами — неебический моветон. Дужку отобрали и повисли на руках. Причём — что у меня, что у него. Он этих дужек видел-перевидел за службу, так что ни хуя его это не испугало, в общем-то.

Вадим, как всегда, узнал об этом без моей помощи и сказал только следующее:

— Я своё слово ротного ради твоего авторитета рушить не буду, иди работай.

Бабу при передаче роты, в виде дембельского аккорда, зародил какое-то невъебенное количество аллюминиевых котелков, за что ему было обещано уйти на дембель первому. Вадим и отправил его на дембель, невзирая на такой косяк, как посылание в хуй комвзвода. Правда, потом мне Егор говорил, что, получив документы у ротного, Бабу потирал челюсть и называл меня пидорасом и стукачом.