Павел Яковенко - Герои и предатели

Короче, УМБ нужна, и надо ее сделать красиво.

Впрочем, довольно скоро все эти важные для обычной армейской жизни вещи сразу отступили на второй план. Началась первая чеченская война. Первоначально, видимо, командование планировало обойтись без участия бригады, но события развивались в таком непредсказуемом направлении, что скоро начальству понадобилось пустить в дело все, что только можно было собрать боеспособного в округе.

Как абсолютно точно предсказал Акимов, из всей бригады можно было собрать в лучшем случае батальон.

В первую очередь загребли всех водителей — даже тех, у кого не было закрепленной техники, а были хотя бы соответствующие права. В сводный батальон свозили технику, которая еще оставалась на ходу. В частях решили оставить только технические и дежурные машины — без которых жить в расположении было вообще невозможно.

Попова, как он и предполагал, включили в состав минометной батареи — старшим офицером. Командиром батареи назначили Шлейникова, так что Юра даже несколько расслабился — за его спиной, как ему казалось, можно особо не напрягать голову, а просто делать то, что говорят.

С Юриной же минометкой, как и предсказывалось, произошло следующее. Часть отправили в бессменный караул, часть в пехоту — на усиление, а четырех человек Попов все-таки забрал с собой. К сожалению, даже расчет составить из них было нельзя, так как к миномету за время службы они толком и не подходили. Однако Юра рассчитывал, что ему удастся раскидать их по другим расчетам, а потом — после того, как они на практике наберутся опыта — все-таки сделать из них отдельный собственный расчет. Он почему-то надеялся, в глубине души, что после того как конфликт утрясется, эта четверка поможет ему начать нормальное обучение личного состава боевой работе. Наивный!

Потом началось непонятное.

Сначала на плацу, где было общее построение бригады, объявили, что минометная батарея никуда не поедет. Она остается, вместе со всем офицерским составом, в расположении. Юра даже и не знал — радоваться ему или огорчаться? С одной стороны — новости о больших потерях к этому времени дошли до всех, с другой стороны — определенный настрой уже был, и оставаться в части не хотелось особо никому. Был тут один момент…

Грубо говоря, уверенности, что здесь будет безопаснее, чем в самой Чечне, не было никакой. До границы Ичкерии было рукой подать, сочувствующих аборигенов было полно, и ходить по городу без оружия… Становилось несколько напряженно. А почему бы чеченцам и не напасть на часть, тем более, если большая, и самая боеспособная ее часть оставит расположение? Не будут ли оставшиеся завидовать ушедшим?

Юре почему-то казалось, что, наверное, будут. В общем, он все-таки расстроился.

Потом, на следующее утро, оказалось, что личный состав остается здесь, а вот кадровые лейтенанты, старшие лейтенанты и капитаны будут переброшены вертолетами прямо в Грозный. Юру включили в список, он прибыл с вещами в третий военный городок, и, ожидая вертолетов, господа офицеры нарезались до поросячьего визга — водку запивали шампанским, закусывали жареными семечками… Утром выяснилось, что вертолеты не прилетели, приказ отметили, и почти все офицеры остались на месте.

Единственные, кого все-таки отправили в одной обычной «шишиге» — оказались офицеры — связисты.

А потом из части забрали практически всех срочников — водителей. На «дежурки» оставили контрактников, а на остальную технику, стоящую в боксах, посадить было практически некого.

— Сами поведете, — сказал комбриг, обращаясь к недоумевающим и растерянным командирам батальонов, рот, и батарей. — Права есть? Садитесь сами за руль и вперед! Что я могу сделать? Там, в Чечне — с водителями просто катастрофа. Выгребают по округу всех, кого только можно.

Когда довольно скоро в части стали получать сообщения о гибели тех или иных прикомандированных бойцов, а потом и о гибели двух офицеров — связистов, которые сгорели вместе со своей машиной, Попов подумал, что недаром говорится — «Все, что Господь не делает — все к лучшему». Героизм, конечно, героизмом, но попасть в Грозный под раздачу… Был бы приказ — вопросов нет. А так… Не отправили — ну и слава Богу!

— Эта война надолго, — грустно сказал Шлейников, — нам еще хватит. Хлебнем еще. Так что куда торопиться?

Как в воду глядел!

В отличие от Попова, Мищенко сразу знал, что будет военным. Эту стезю с детства ему выбрал отец.

— Всегда одет, обут, зарплата хорошая, пенсия нормальная в сорок два года, льготы. Может, за границей будешь служить, — перечислял, загибая пальцы отец. — У меня все равно денег нет, тебя в институт на хорошее место проталкивать. А в инженеры я тебе не советую — дерьмовая, сын, работа. За все отвечаешь — голый вассер получаешь. Ну и не в рабочие же идти? Я думаю, ты поумнее всякого быдла.

Да, Олег уже тогда понимал, что отец имеет в виду. В их заводском районе жили пролетарии отнюдь не умственного труда. А самые настоящие «гегемоны».

Грязные подъезды с выбитыми стеклами, двери на одной петле, заделанные фанерой или картоном. Кучки дерьма по углам, неистребимый запах мочи или блевотины. Иногда кровь.

Пили и дрались здесь много. Очень много. Мищенко еще с первого класса понял, что если он не будет кого-то бить, то бить будут именно его. И еще одно — в одиночку не справишься. Нужно, чтобы были друзья — союзники.

Олег и дрался. Дрался с ровесниками, а когда один обиженный сбегал за братом — третьеклассником, то дрался и с ним. Получил прилично, но и противник без фонаря не ушел. Постепенно, видя, что с ним лучше ладить, чем враждовать, к нему потянулись другие пацаны. Сначала пришла уверенность в себе, а потом — привычка командовать. А затем они переплелись — привычка командовать, уверенность в себе, и нахальство.

В общем, как ни странно, но при этом он еще и неплохо учился. Сначала помогали природные способности — читать маленький Мищенко научился рано, память была отличной — Олег первые три класса не мог поладить только с правописанием. Его корявые и неровные буквы вызывали кривою усмешку и легкий презрительный взгляд первой учительницы — Галины Михайловны. Однако, несмотря на то, что по русскому языку маленький Мищенко перебивался с тройки на четверку, учительница, видя, что остальные оценки достаточно хорошие, со вздохом ставила ему четверку — чтобы не портить отчетность ни себе, ни ученику. Это была ведь совсем легкая натяжка, не правда ли?

Только в одной строке всегда стояло неприятное «удов.». Это за поведение. Как бы не хотелось Галине Михайловне поставить «хорошо», но… Но это было бы уже слишком.

Все-таки слишком много драк и жестокости. Но иначе вести себя Олегу было нельзя. То и дело кто-то из ровесников пытался оспорить приоритет вожака, и получал, как у них говорили — «в дыню». Труднее было, когда приходили старшие. Тогда Олегу доставалось, и сильно. Единственное, что отпугнуло почти всех — это то, что он никогда не сдавался. Мищенко дрался до конца, без жалости к себе и противнику. Постепенно до всех дошло, что связываться с ним — это неизбежно получить какие-то болезненные повреждения. И всем расхотелось. Многие начали уважали. А однажды — уже в третьем классе — Олег сумел мобилизовать, и заставить поддержать его своих друзей, которые постоянно крутились вокруг него — и в драке с двумя пятиклассниками одержать убедительную победу.