Камерон Уэст - Кинжал Медичи

— Это очень хорошо. Но ведь там были стражники?

Бекетт вздохнул. Постучал ручкой по кончику носа.

— В том-то все и дело.

— Леонардо спрятал Кинжал ночью, когда Микеланджело спал. Недаром он назвал его «спящим скульптором».

— Да, у него появилась такая возможность, когда Микеланджело, как вы говорите, «ушел снова к пыли», то есть приостановил работу в капелле, чтобы заняться скульптурой. И спрятать Кинжал можно было только после наступления темноты.

— И все же, — сказал я, — проблема охраны остается. Вряд ли стражники уходили оттуда на ночь.

— Папские гвардейцы? Исключено. Это же был Ватикан эпохи Возрождения, когда все опасались поворачиваться друг к другу спиной.

— Тогда как же он это сделал?

Вошел Мобрайт с подносом. Чай и датское печенье.

Я посмотрел на крученое печенье и вспомнил сон, который видел в номере-люкс Нельсона Кукольное Личико. Леонардо в виде печенья-хворост, сбруя, прикрепленная к длинной веревке. Конечно. Притянув к себе ноутбук, я быстро вывел на экран два листа из записок Леонардо. Вот она сбруя, треугольные короба, вложенные один в другой, подъемный механизм.

— Что вы ищете? — спросил Бекетт.

— Эти рисунки он поместил сюда не случайно? — сказал я.

— Так, так… продолжайте.

— А что, если эти три короба с веревкой и шкивами — это выдвигающаяся мачта, на которой можно было подняться к потолку?

— Конечно! И сбруя тоже подъемный механизм, который он использовал, чтобы встретиться с Богом и Адамом. Великолепно! У вас потрясающие способности к логическому мышлению.

Я почти не слышал, что говорит Бекетт. Потому что был сейчас с Леонардо в темной капелле, когда он с помощью дифференциального механизма выдвигал мачту. Наблюдал, как он прилаживает сбрую и поднимается. За спиной мешок с коловоротом, влажной штукатуркой, кистями, красками. Там же и Кинжал.

Кто мог еще додуматься до такого, кроме Леонардо? Какой удивительный замысел! Инструменты, наверное, помогал нести Мелци. Из Бельведера идти сюда недолго. Возможно, они даже воспользовались подземным ходом.

Леонардо все тщательно измерил. Ночью, в пустой Сикстинской капелле, при свете единственной свечи он поднялся к потолку, пробил дыру, вложил Кинжал между пальцами Бога и Адама. Затем все заделал, нарисовал так, что даже гениальный Микеланджело ничего не заподозрил. И спустился.

Стражники там наверху ходили, хлопали себя ладонями по бедрам, чтобы согреться — ночь-то была прохладная, — и ни о чем не ведали. А бородатый скульптор Микеланджело в это время мирно спал.

— Пойду свяжусь с Ватиканом, — сказал Бекетт. — Попытаюсь получить разрешение на посещение капеллы.

Вернулся он минут через пятнадцать.

— Удалось? — спросил я.

— Естественно. Правда, не без трудностей. Дело в том, что папа сейчас в отъезде. Мы попадем туда через помещение охраны.

— Надеюсь, Теччи нас там ждать не будет, — сказал я.

Бекетт улыбнулся:

— Об этом не беспокойтесь. — Он вытащил платок, вытер со лба несколько капелек пота. — Как ваша нога?

— Побаливает.

— А шея? И вообще выглядите вы очень утомленным.

— Вы тоже, — сказал я. — Кстати, от чего вы принимаете таблетки?

— Воспаление капсулы локтевого сустава. Теннисная травма. — Он усмехнулся. — Боюсь, что в этом сезоне Уимблдон мне не выиграть. А ваша шея…

— У меня рана много серьезнее и совсем в другом месте. Скажите, есть какие-то известия о Джинни?

— Пока нет. Но Мобрайт задействовал наших лучших людей.

— Это ужасно, Бекетт. И если она ранена или вообще… то все это не имеет никакого смысла.

— Я разделяю вашу тревогу, но зачем предполагать худшее? Крепитесь.

— Ладно. Если добудем Кинжал, попытаемся обменять его на Джинни.

— Но ведь Леонардо хотел, чтобы его использовали для благородных целей, — проговорил Бекетт, пристегиваясь ремнем к креслу.

— Самая благородная цель для меня — это спасти Джинни, — отозвался я. — Все остальное потом.

— Конечно. Я вас понимаю теперь много лучше, чем прежде. — Бекетт вздохнул, похлопал меня по руке. — Вы вовсе не негодяй, каким казались совсем недавно.

— И вы тоже, — сказал я, — вовсе не такой высокомерный… хм… пижон.

Бекетт засмеялся.

— Вот что значит хотя бы немного поработать вместе. Я рад, что нам удалось объединить усилия. Как только завладеем Кинжалом, сообщим об этом Креллу. Он должен откликнуться. Обязательно. Потому что в Кинжале его спасение. А мы спасем мисс Джанелли. — Он снова похлопал меня по руке. — Расслабьтесь, молодой человек. Вы сделали невозможное. Мы в двух шагах от цели.

С тех пор как я стал каскадером, моим хлебом насущным стал риск. Я так к нему привык, что почти не замечал. Но острая тоска, тревога, сердечная привязанность — все это было для меня новым, исключительным.

Я посмотрел на Бекетта. Он сидел, забросив ногу на ногу. Из брючной манжеты периодически выглядывала прикрепленная к лодыжке небольшая кобура с пистолетом.

— Вы вернете мне мои пистолеты? — спросил я.

Он на секунду замер. Посмотрел на меня.

— Хорошо, что напомнили. Я все собирался спросить вас об этом миниатюрном. Очень интересное оружие.

— Так я их получу?

Бекетт отвернулся к окну.

— О каком оружии может идти речь, если вы прибываете в страну нелегально?

В этот момент самолетное шасси стукнулось о бетонированную полосу. Мы приземлились в аэропорту Леонардо да Винчи.

Нас ждал черный «мерседес». За рулем — широкоплечий Пенделтон, с которого совсем недавно в Милане я снял блейзер. Мобрайт бросил на него безразличный взгляд и уселся рядом со мной.

Минуя все формальности — пограничный контроль, таможня и прочее, — мы выехали на шоссе, идущее вдоль Тибра, свернули налево на кольцевую, дальше направо, потом по виа Аурелия к собору Святого Петра, миновали его и, протиснувшись сквозь толчею, подъехали к Сикстинской капелле.

Пенделтон поставил машину там, где парковка категорически запрещена. К нам тут же приблизился священник высокого ранга в сутане.

Безуспешно пытаясь скрыть волнение, он обменялся коротким рукопожатием с Бекеттом. Представился по-английски, назвавшись кардиналом Гаэтано Лорро, ватиканским министром.

Пенделтон остался в машине. Остальных кардинал повел по мраморной лестнице наверх в просторное помещение охраны. Гулкое эхо наших шагов подчеркивало важность происходящего. Через несколько минут мне предстояло наконец встретиться с Леонардо.

В центре комнаты стоял худощавый человек в рабочей одежде. Увидев нас, он поправил очки в металлической оправе, посмотрел на пол, где пересекались девять проведенных синим мелом линий, и сверился с планом, который держал развернутым в руке.