Михаил Серегин - К строевой - годен!

Бывшему боксеру не понадобилось много времени. Десять секунд, и он несется через поляну с включенным дальним светом к стене из спящих осин и берез.

Простаков первым подоспел на помощь к генералу. Он ударил поднимающегося Сивого своим огромным кулаком по голове, и тот снова осел к облюбованному им деревцу. В этот момент «Мерседес» краем переднего бампера отбросил здоровяка в лес и сбил с ног генерала.

– Садись! – орал Леня. – Гляди, какая точила!

Стойлохряков видел, что преступники уходят, и его рука самопроизвольно искала кобуру пистолета на поясе. Но оружия не было.

Бабочкин нарисовался с пейнтбольной винтовкой перед мордой «Мерседеса» и стал методично стрелять в лобовое стекло, заляпывая его краской.

Сивый, охая, влез на заднее сиденье.

– Гони! Оружия у них никакого нет!

Резинкин не стал смотреть на то, как срывается с места «Мерседес», он подбежал ко второму водителю:

– Дайте ключи, я хорошо вожу. Я знаю местность. Не уйдут.

Генеральский водила номер два припух.

– Не могу, парень, ты с ума сошел.

Сзади к упрямцу подошел Агапов и обхватил его, сковав руки.

Витя не стал извиняться. Пошарил ловкими пальчиками по карманам, нашел связку ключей и побежал к черной «Волге».

«Мерседес», прыгая по кочкам, несся по полю.

– Ни хрена не видно! – орал Леха.

– Гони! – корчился на заднем сиденье Сивый, поедая отобранные теперь уже у генерала таблетки.

Перед капотом «Волги» из темноты выросли Стойлохряков и Простаков. Две огромные туши упали на задние сиденья, и комбат приказал не отставать.

Если он вернет генеральский «мерс», Веретенко простит ему все.

– Давай, сынок! – кричал комбат. – Только смотри, тачку не помни!

– Ездили бы вы, бля, на «Запорожцах», – сцедил еле слышно Резинкин, огибая колдобину.

– Куда, куда они едут! – не унимался комбат. – Что за дорога, ты знаешь, куда она ведет?

Эту долбаную колею Витек распознал бы и без света фар.

– Знаю, дорога в наш парк. Некуда им деваться.

Леха забасил, сидя рядом с комбатом:

– Всем шеи поотворачиваю.

– Спокойно, – ревел Стойлохряков. – Если изнасилуем, то немного. Излишняя грубость и извращения нам ни к чему.

«Мерс» вылетел на подобие какой-то дороги.

– Ха! – выл Сивый. – У нас движок мощнее. Теперь оторвемся!

Леня открыл боковое окошко и стал тереть тряпкой лобовое стекло.

– Что делаешь?

– Да стекло заплевал мне ублюдок маленький дерьмом каким-то. Ничего не вижу!

– За дорогой гляди!

– И так отрываемся!

Расстояние действительно увеличивалось. Комбат нервничал.

– Упустишь, Резинкин! Упустишь!

– Ничего. Сейчас дорога в гору, а на спуске возьмем.

– Гони! – Комбат почесывал огромные кулаки.

Лене не удалось прямо на ходу растереть краску ладонью и приходилось смотреть за трассой с места пассажира. Подъем закончился, и начался пологий спуск.

– Ушли! – кричал радостно крепыш.

Сивый молчал, он был готов уже поверить в случившееся, как неожиданно дорога пошла резко вниз и «мерс» влетел в огромную, почти никогда не высыхающую полностью лужу. Водитель едва не вышел погулять через переднее стекло. Спасли подушки безопасности, сработавшие от резкого торможения.

Резинкин помнил, какой спуск начинается после подъема. Он выжал из машины все и не поехал вверх, а, свернув в сторону, пролетел по наклонной плоскости вниз и вырулил на трассу уже позади лужи.

Простаков быстрее комбата выбрался со своего места и побежал к бандитам. Стойлохряков только и успел ему крикнуть вслед:

– Леша, не нервничай!

И он не нервничал. Разве четыре выбитых зуба на два рыла – это преступление?

Фрол сидел, еще немного пьяненький со вчерашнего, и грустно смотрел то на Витька Резинкина, то на Леху Простакова.

– Вам, может, Героев России дадут. А я все проспал.

Простаков, сидя на табурете, задрал нос высоко вверх.

– А чего? Чем я не герой?

Витек ухмыльнулся.

– Если ты и герой, то только нашего нового сортира. Главное, Мудрецкий сказал, что в столовке теперь будут кормить лучше. А вот кто отравил весь батальон?... Набить бы ему в репу.

– Не знаю, – пожал плечами сибиряк. – Только лейтенант мне еще сегодня ночью какие-то таблетки дал. Помогло, и быстро. Больше не хожу. А вот генерал съел у того придурка какую-то дрянь, так до сих пор, говорят, бегает до ветру.

В кубрик заглянул Мудрецкий.

– Химики, хорош трепаться. Выходи на утренний осмотр.

Фрола передернуло.

– А вынужденно напоенным скидки ожидаются?

В химбатальоне сегодня праздничный день. Никаких грубых слов или недовольств по поводу предстоящего мероприятия. Все как один выполняли приказания дембелей с улыбочкой, предвкушая наконец, что им больше не нужно будет терпеть на себе гнет этих моральных уродов, которым суждено сегодня оставить часть, и уже навсегда.

Ночь. Загорелись взлетные огни. «Ил-76» вырулил на взлетную полосу и увеличил тягу в двигателях. Диспетчер на вышке передал разрешение на взлет, и машина, тронувшись с места, начала разбег – вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Наконец провожающие на земле пустили слезу и разразились громкими рыданиями и сожалениями по поводу того, что их оставляют одних навсегда. И больше никогда не слышать им прекрасных голосов двух дембелей: Кирпичева и Агапова.

Вслед за первым самолетом разбег начал и второй.

Для того чтобы взлететь, необходимо было набрать скорость примерно в пятнадцать километров в час. Затем идет резкий подъем вверх. Главное, чтобы закрылки одновременно сработали. Если этого не произойдет, то никакого взлета не состоится и самолет врежется в стену туалета.

«Ил-76»: пассажирский салон – табуретка, Петрушевский – пилот, бежит впереди и часто моргает, как блики на стеклах авиалайнера во время разбега, Жевалов – хвостовое оперение, крутит задом по возможности, Багор с Замором – два крыла, синхронно и плавно машут.

Во время взлета сидящий в первом самолете Кирпичев заметил, что закрылки – руки Багорина и Заморина – одновременно резко не опустились вниз, и он сам раскачал табурет и во время подбрасывания с грохотом свалился на пол с криком: «Авария!» Он даже не пожалел на это дело свой новенький камуфляж, специально приготовленный к торжественному дню.

Дембель поднялся, встал посередине в самом конце взлетной полосы и, изобразив на лице озабоченность, подпер правой рукой подбородок:

– Я знаю, в чем проблема. Надо еще добавить огней. Огней на взлетную полосу! И вы двое машите руками одновременно, а то никуда не полетим, еще на два года тут останемся, – Кирпичев заржал.

Летящий следом за ним Агапов нажал на тормоз – просто-напросто пнул ногой, сидя на табурете, бегущего и несущего его Балчу, и тот, споткнувшись, упал носом вперед. На него повалился сам Агапов на табурете, а следом за ними еще и Рыбкин. Крыльями у Агапова были Лепестков и Авдотьев.