Алексей Котрунцев - Последний грех

— Знаю я место.

— И где?

— Недалеко. В чащобе, возле обрыва. Там оврагов куча и копать не надо.

— В чащобе, так в чащобе. Тебе виднее.

Хозяин отошел к окну и молча ждал вопросов.

— А дальше что?! Что потом делать будем?!

— Узнаешь. Всему свое время.

— Да душа у меня не на месте. Чувствую хреново все обернется.

— А сейчас не хреново?! Я тебе больше скажу. Как пацанов кончим, съехать тебе придется. Не переживай, ненадолго. Где-то на полгода. Куда — скажу позже. Денег тебе дам на первое время. А там, если пронесет, опять откроемся.

— А с домом что?! Я дом не брошу!

— Что ты заладил: дом-дом! Ничего с ним не станет. Закроешь на замок и будешь ходить проверять.

— Может, я здесь все-таки останусь?

— Нет! — Хозяин почти завизжал. — Здесь ты не останешься. А если попробуешь, то не я, — он гневно изогнул губы и показал рукой на окно. — Они приедут и лишат тебя и дома, и всего остального. Ты понял?!

Карпыч нерешительно кивнул. Разговор был исчерпан. Хозяин повернулся, направился к выходу и уже перед ним остановился.

— Я тебе все сказал! Действуй!

Карпыч позвонил, как и договаривались — после обеда. Не успев открыть рот, усач услышал вопрос.

— Все?

— Почти.

— Что значит почти?

— Не хватило на одного. Пришлось руками.

— Ты уверен?

— Остыл уже.

— Хорошо. Перетащи их наверх.

— Так это… Может, в подвале покаместь полежат. Мало ли чего.

— Нет! Я сказал, подними их в гостиную и закрой там. Я буду около десяти. Лопаты приготовь, целлофан. Да, и вот еще что — одень их.

— Что?

— Одень, говорю, их. В костюмы или во что-нибудь другое.

— А это зачем?!

— Карпыч, ты хоть что-то для них сделай. — Хозяин нервно усмехнулся — В последний путь никак провожаешь.

— Ладно. — Карпыч стушевался. — Сделаю.

— Все. Отбой. Жди.

Карпыч посмотрел на трубку и чертыхнулся. «Вот, мать его, гуманист! Сначала — грохни, потом — облагодетельствуй! Может, еще оркестр заказать?!» Усач сунул телефон в карман и пошел вниз. Руки еще тряслись мелкой дрожью, а во рту стояла горечь от выпитого спирта. Оставаться трезвым было невыносимо.

…Препарат действовал не сразу, а в течение десяти-пятнадцати минут. Потому, уколовшегося он отправлял в другую комнату, оставлял там и заводил следующего. Последний — 11-летний Миша и вовсе, умирать не спешил. Препарата ему досталось меньше всех и, Карпыч опасался, что тот не подействует. Так и вышло. Оставив его в своей комнате, усач заглянул туда через полчаса. Мальчик лежал на полу.

— Эй, пацан?!

Миша открыл глаза, приподнялся и посмотрел мутным взглядом. Веки мальчика отекли, дышал он тяжело и через раз, но все-таки дышал.

— Пацан, ты что — умирать не думаешь?!

Миша только моргнул.

— Вот, блядь — самому придется.

Карпыч подошел и хлестким ударом опрокинул мальчика на пол. Миша и без того, ощущавший холодное дыхание смерти, сопротивления не оказал. Усач схватил его горло и сжал до белизны в суставах. Приоткрыв рот, мальчик непроизвольно высунул язык. Карпыч надавил сильнее: в горле что-то хрустнуло, и жертва, будто механическая кукла, отключилась. Но усач, неистово сжимая тонкую шею, не отпускал мальчика. Белки глазных яблок Миши налились кровью, а веки, напротив, посинели. Минута, другая и все было кончено. Миша так и умер — с открытыми глазами и вываленным языком.

Закончив, палач смахнул пот со лба. Будто и не он, а его только что душили. Пошатываясь, подошел к шкафу и открыл дверцу. Лекарство от страха стояло на средней полке. Он откупорил и прильнул к горлу губами. Спирт выжигал слизистую и заодно ужас, владевший сознанием. Пять душ, как никак — оставаться трезвым было невыносимо.

В половине десятого Хозяин вновь напомнил о себе.

— Что там у тебя?! Пацанов перетащил?

— Да. Лежат, как голубки, в рядок.

— А одежда?

— Как и договаривались. Приодел.

— Отлично.

— Скоро будете-то?! — Язык Карпыча немного заплетался.

— Скоро. — Хозяин сделал паузу. — Карпыч, ты что пил?!

— Немного. Мандраж, сами понимаете.

— Да-а… дело еще не сделали, а ты уже готов.

— Я для разрядки только.

— Ладно. Расслабься. Сегодня все отменятся.

— Как отменятся?! Я ж пацанов уже того.

— Вот и правильно. Сегодня отменяется. А завтра все по плану: целлофан, лопаты. Все, как и договаривались.

— Так это, — Карпыч был в недоумении, — сегодня их что — там оставить?!

— Да, пусть лежат. Ничего с ними не будет. А ты давай отдыхай, сил набирайся — завтра у нас трудный день.

Карпыч тяжело выдохнул, выключил телефон и, спустившись в подвал, подошел к шкафу. Спирта в бутылке почти не осталось.

— Помянем, души невинные.

Усач опрокинул горлышко в рот. Спирт уже не жег, но пьянил — трезветь Карпыч отнюдь не желал.

В поселок Хозяин въезжать не стал. Километра за два съехал с шоссе и оставил «Мерседес» на обочине. Из багажника вытащил канистру, перчатки и рюкзак. Уложив в последний все остальное, натянул на глаза капюшон и пешком пошел к поселку. Знакомая улица встретила редкими фонарями и гробовой тишиной. Потом, услыхав шаги чужака, в редких дворах забрехали собаки. У Карпыча пса не было. Да если б и был, в стельку пьяный никакого лая он бы не услышал. Хозяин перекинул через забор рюкзак, а после, подтянувшись, и собственное тело. Уже во дворе, вытащив канистру, открыл крышку. Шибанув в ноздри, бензин заставил поморщиться. Пахучая жидкость булькала, поэтому лить приходилось медленно, шаг за шагом обходя периметр дома.

Закончив, он пролил к забору дорожку, фитиль гигантского кострища. Убрал канистру в рюкзак и вновь полез на забор. Уже, сидя на нем, достал спичку и чиркнул. Дорожка вспыхнула только со второй, ярким пламенем осветив весь двор. Огонь быстро добрался до стены, разделился и языками принялся лизать строение. Хозяин удовлетворенно сплюнул: «Можно уходить. Похоже, без вариантов».

Но далеко он не ушел. На той же улице кинул рюкзак в кусты и влез на дерево. Набиравший силу, пожар был виден, как на ладони. Звук лопавшихся стекол, треск горевшего дерева, яркое зарево. Соседи очнулись минут через двадцать. Он видел, как забегали, засуетились вокруг пламени люди и, высокий женский голос отчаянно завопил: «Воды тащи! Быстрее! Сгорят, ведь!» Кто-то тащил ведра, кто-то лил из них воду, но ни в дом, ни из дома никто не бежал. Когда занялась крыша, Хозяин вытер пот и полез вниз. Смотреть было нечего, дом с подземельем превратился в уголь.

Макс ввалился в номер и, не разуваясь, упал на кровать. Все кончено. Или почти все. Усач, депутат, мент, танцор — все они были мертвы. Но последний, он же первый — жив. Поверить, что Хозяин уже покинул этот мир, Макс не мог. И где его искать — одному дьяволу было ведомо.