Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину

Но все это отступало перед горьким осознанием – он летит в хаос. К черту секту! Неприятность случится раньше – задолго до того, как вертолет, груженный чекистами и добычей, взмоет в воздух. И взмоет ли? С чем она связана? С потерей груза? Ерунда, не надо нагнетать. Он давно смирился с потерей. Если кто-то из спасателей его и прикарманил, он не человек конкурентов, присутствующий в группе. А по каким причинам прикарманил – сам едва ли понимает. Информация? Зачем она ему, если жизнь под вопросом? В целях обогащения? Возможно, хотя и рискованно. Неизвестно, соответствует ли грузу ярко выраженный денежный эквивалент. В качестве гаранта собственной безопасности? Тоже не исключено, причем по чисто женской логике, поскольку мало-мальски мыслящий мужчина до такой глупости вряд ли додумается. Потеря груза неприятна, но это не трагедия. Можно отправить новую экспедицию «к берегам» с повышенными мерами безопасности и иметь пусть маленький, но реальный шанс посадить гэбэ в калошу. Можно включить мозги и отвести чекистов ложным направлением, а самим идти верным курсом. В случае удачного разрешения похода установить наблюдение за выжившими: воришка обязательно раскроется. А тут и покупатели наготове – из любезно настроенного ЗАО «Глория», с лучшими пожеланиями и коварными вопросами...

Нет, не связаны его предчувствия с потерей груза. А с чем? С личностью агента в группе? После смерти Усольцева новых трупов не было, все на месте, бегают, взаимно выручают друг друга, словно родные по гроб. Ты здесь, приятель?

Он похолодел. Он вдруг кожей почувствовал – еще один человек в этой камере не спит. Трудно проанализировать это чувство, но оно имеется. Интуиция редко подводит, она не раз выручала. «Не шевелись, – сказал он себе, – заройся в свое тряпье, не дергайся. Он поймет, что это ты. Только один человек, кроме него, может не спать этой ночью, – он сообразит, голова работает. А ты его не вычислишь – он закроет глаза, и доброй ночи, мил-человек. Не шевелись, постарайся уснуть...»

Но уснуть он не мог. Кто ты, дружище? Злорадствуешь? Прилетит вертолет с коллегами, и ты почти дома. Или нет? Ты не выполнил задание, провалил ответственную миссию. По тебе стреляли, а значит, в твоих услугах больше не нуждаются. Уцелевших спасателей изолируют, обработают как надо, и человек, укравший чемоданчик, покаянно расколется. Но это уже не твой успех. Ты не справился и пусть невиновен, но кого это волнует? Устав организации суров: штрафников – с поезда. Оттого ты и рвешься вместе со всеми – подальше от чемодана, исчезнуть, раствориться на просторах огромной страны, в которой даже мощная контора не всякого найдет? А может, держишься из последних сил, хочешь вырвать тайну – из-под носа у коллег?

Не суетись, приятель. Мы с тобой одинаковые. Оба на краю. Или ты... приятельница? Люба? Даша? Интересная мысль. Женщины непредсказуемы. О них не знаешь ничего, кроме того, что бросается в глаза. И Даша Погодина – не исключение. Она талант, ты в нее почти влюблен, восхищаешься ее достоинствами и недостатками; это та женщина, о которой ты мечтал со школьной скамьи, искал ее в других, а находил либо замужем, либо во сне. Но ты нашел ее в тайге, а не на светском балу. И не должен исключать, что она твой враг, трансформер, покусившийся на самое дорогое – мерцание металла из восьмой группы под номером «78»...

Опять прополка «чертова яблока» – кажется, так не желающие сажать картошку крестьяне прозвали навязанный Петром овощ? Через час под палящим солнцем мы взмокли, к половине одиннадцатого уткнулись носами в молочай и кое-как передвигали колени. Трудились человек пятнадцать – все пленники, ожидавшие решения своей участи. Для меня это стало открытием – не одни мы в узилище. Бесцветные тени, пустые лица – эти люди ничем не отличались друг от друга. Я плохо их запомнила. Несколько бомжей с гноящимися глазами, запивший командированный, недоехавший из Сангара в Туру; наркоманы из Айхала, промышлявшие сбором поганок-галлюциногенов, прибранные сектантами и поневоле проходящие курс избавления от наркозависимости. Якутов среди них не было – видно, светлая голова Учителя посчитала, что нацменьшинства на «шестую расу» не тянут. А может, боялся, что местных будут искать.

В начале двенадцатого поле закончилось, нас перебросили на другой ответственный участок: важное и нужное дело – раскорчевка кустарников в овраге. Чтобы враг не подкрался. В соседнем ареале работали бесконвойные – человек семь. Две девицы в монашеских балахонах, нестарые мужики – осунувшиеся, немытые. Поначалу они казались нормальными, перебрасывались шуточками, хихикали. Отдувались, как все, штурмуя штыковыми лопатами заскорузлые корни. На перекуре встали на колени и, выставясь в небо, принялись вершить замысловатую молитву. Вроде бы русскими словами, а ни звука непонятно. Затем забавно жестикулировали, прижимали руки к груди, выбрасывали, судорожно крестились, падали ниц. По случаю дня Общины охрана сильно не зверела. Мы «курили», наблюдая за их священнодействием. Я могла бы сутками смотреть на этот маразм, лишь бы не вставать. Некоторые из нас даже слушали.

– Ну и ну, – бормотал Борька. – У этой публики не мозги, а губка, впитывают любое дерьмо. Дикая смесь богов – как можно совместить в одной голове? А в одной вере? А ведь верят – гляньте на их лица...

– Воплощение бессмертной теории Геббельса, – проворчал Турченко. – С учетом страны и менталитета. Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят.

– Но это полная херня, – возмущался Борька. – Они не сочетаются в одном флаконе: Велес – бог животноводства у древних славян; бог огня Сварог – из той же религии. Перун, Христос, Иегова, якутские духи... А Торум – и вовсе бог хантов. Они хоть знают об этом?

Сташевич поддержал:

– А На Эндурни – бог земли у нанайцев. «Боава уйлэури»... – слышите, хором выводят? Не знаю я такого зверя...

– Антропоморфный хозяин тайги, – буркнула Невзгода. – Принимает облик то мужчины, то... наоборот. Иногда воплощается в медведя, который у многих охотников почитается за лесного человека.

– А ты откуда знаешь? – удивился Турченко.

– А я этнограф по образованию, – объяснила Невзгода. – Окончила Томский университет, а потом работала в Проблемной лаборатории истории, археологии и этнографии Сибири. Целых три года.

– Бедненькая, – посочувствовал Борька. – Да у нас тут целая академия наук. Дашок, ты не МГИМО втихушку окончила?

– Ты прекрасно знаешь, что я окончила, – огрызнулась я. – Вернее, чего я не окончила. А не найдется ли среди вас умник, объяснивший мне роль во всем этом бардаке Елены Петровны Блаватской?

– Нет никакого смысла, – объяснил Турченко. – Нагромождение религий, шаманства и разной чертовщины. Масса всего, а на деле – мыльный пузырь. Пустышка – ни одного проросшего зернышка. Собирают дураков и промывают им мозги.