Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину

– Ё-мое, – сдержанно удивился Сташевич, – не тех ждали. Вот так номер, коллеги!

– А нам едино, – отрезал Борька. – И те сволочи, и другие. Тикать надо. А то прорвутся по нашу душу.

– Бежим? – предложил Турченко, подбираясь к косяку.

– Стоп, – притормозил его Сташевич. – По моим наблюдениям, тюрьму охраняли четверо. Не хочу вас нервировать, но один на улице.

Мы к сюрпризам давно привыкшие. Если там охранник, ему не позавидовать. В поселке – бой, в каталажке – тоже стрельба... В какую сторону бежать? Чокнуться можно.

В открытую дверь просматривались елочки, а за ними – глухая стена сарая с сельхозинвентарем. Боковой обзор заслоняли кирпичные подпорки под козырьком. Сташевич стянул с себя куртку, оставшись в футболке с длинными рукавами.

– Дайте автомат.

Поколебавшись, Турченко отдал ему «АКМ». Нацепив тряпье на ствол, Сташевич осторожно высунул его из-за косяка – самую малость, лишь бы шевельнулось. Свинцовый ливень обрушился на подпорку. Несколько пуль прошили камуфляж, превратив его в реющий парус.

– Вот ты где, родимый, – злорадно хмыкнул Сташевич, втягивая «липу». – Держи, – бросил мне куртку, – головой отвечаешь.

Рисковал Сташевич не только здоровьем, но не сидеть же до утра. Красивый бросок с переворотом – и он уже за кустарником, обрамлявшим дорогу к Храму. Хлесткая очередь из кустов – финишная ленточка для бестолковых: справа от двери с болью застонали.

– Вперед и направо, – скомандовал Борька.

До коптильни – шагов тридцать. Дружным гуртом мы перебежали пространство, влетели за железные стеллажи с разделочными тумбами. Сташевич ввалился последним; тяжело сопя, набросился на меня с претензиями:

– Куртка где? Потеряла?

– Надела, – пискнула я.

– Молоток, – похвалил он, – так и сохраняй.

От коптильни фрагментарно просматривался Храм с прилегающими бараками. Вертолет в обзор не попадал, но он там точно был – рев мотора заглушал крики разбегающихся людей. Как тараканы, они растекались от центра поселения. Группа особей в разноцветных «гражданских» одеждах (ну точно праздник на дворе!) пронеслась недалеко от нас, словно перепуганные зайцы, свернула в поля. Стрелявших стало меньше, но накал пальбы не стихал – сцепились противники грозно и не на жизнь. Из нарядного Храма вырывались языки пламени – полыхал балкон и апартаменты Учителя. «Жалко, – промелькнуло в голове, – телевизор, диванчики...» Били зажигательными, с гуманной и благой целью – спалить дочиста, вместе с содержимым. Незачем народу мозги пудрить. Но огневая точка на макушке Храма продолжала огрызаться. Пулеметчик – явный смертник (сквозь огонь уже не пробиться) – строчил осатанело длинными очередями: башенка светилась, как маяк.

– Из бельгийского «Миними» хреначит, – восхищенно поведал Сташевич. – Классная штука – с заменяемым стволом, разброс пуль вообще никакой. И лента на двести патронов, вот бы нам такую...

Вдруг разом все стихло. Вертолет заглох. Отстрелялись. Только бег «зайцев» по полям с галдежом и стенаниями будоражил округу, да свиньи расхрюкались в своих свинарнях.

– Хана десанту, вечная ему память, – с деланым прискорбием изрек Борька. – А мы-то чего? Побежали, господа?

– Глянь-ка, – схватился за автомат Сташевич, тыча пальцем куда-то в серую ночь.

Из мути за приземистыми строениями вылупились двое. Пригибаясь, бежали через пустырь. В облегающей одежде, в шапочках-окатышах, за плечами горбушки – то ли рюкзаки, то ли ранцы.

А у Храма опять заработал пулемет. Не по этим двоим – светляки летели куда-то вниз, добивая недобитых ранее. Последнее слово отрезанного от суши пулеметчика – апартаменты второго этажа полыхали вовсю, языки пламени лизали крышу, подбирались к башенке.

– Эй, мужики, сюда! – привстал Турченко, отгибая лохмотья свиной «строганины».

– Ты чего? – схватила его за руку Невзгода.

Двое шарахнулись, как от Годзиллы. Вскинули по инерции автоматы (я как раз припала к земле), прошлись огнем по верху коптильни, нашпиговав свинцом обветренную свинину. Борька прыгнул под жестянку. Вскочил Сташевич, ударил длинной очередью, воспользовавшись паузой. Я неистово молилась (горим! тонем! убивают!), когда меня оторвали от земли, чуть не вытряхнув из куртки.

– Зачем ты их? – вопил Борька.

– Ты дурак, да? – орал в ответ Сташевич. – Они стреляли в нас!

Турченко с Невзгодой в диспуте не участвовали. Не сговариваясь, они махнули через коптильню и, подбежав к телам, стали стаскивать амуницию.

– Эй, у них «Кипарисы»! И гранаты, мужики!

– Линяем! – ревел Борька.

– Да подожди ты, – отмахивался Турченко. – У нас ни огня, ни дэты. Как через тайгу пойдем?

– Лови! – швырнула мне Невзгода автомат. Я поймала – как вратарь закрученный мяч. – Еще лови! – Бросила подсумок с ремнем. – Уходим! – Помогла Турченко взвалить на спину рюкзак. В это время кто-то замкнул на мне ремень с подсумком...

От Храма прилетел исполненный страданий вопль. Мы замерли, завороженные. Последний мученик за веру не преминул воспользоваться бледным шансом. Но шанс оказался иллюзией. Прекратив стрельбу, он спрыгнул с верхотуры на горящую крышу купола. Кувыркаясь, объятый пламенем, слетел по скату и, жутко воя, ушел в свободный полет...

Замерло все – стрельба, крики. Только свиньи тупо орали в своих загонах, да факел пожара жадно тянулся к богу...

Мы побежали на юг, к реке, по жидким кустикам картошки и кабачковым грядкам.

Мы отмахали добрых две трети пути до заросшей сосняком скалы, когда обнаружили погоню. Застучали автоматы, и пули над головой стали разнообразить наш скучный бег.

– Ложись! – вскричал Сташевич.

Мы упали в изрытую землю. Я отбросила приклад – конструкция «Кипариса» такова, что без этих действий не сможешь прицелиться: в походном положении скоба приклада лежит поверх ствольной коробки.

– Вляпались! – ругнулся Турченко. – Вот ведь, итить твою налево...

Погоня была солидной. Человек двенадцать в развевающихся рубахах вырвались из поселка и теперь бежали за нами, беспорядочно стреляя. Пока далеко, но расстояние быстро сокращалось. Мужики открыли ответный огонь. Я тоже куда-то пальнула. Ударило в плечо, «Кипарис» отклонился – я выплюнула половину коробки, кинулась ловить убежавший автомат.

– Женщины, уползайте к скалам! – гаркнул Борька. – Порезвее!... Там нас прикроете!.. Мужики, а ну залпом – три пятнадцать!

Застрочили дружно и напористо. Бегущая фигура споткнулась о кочку, выронила автомат и с размаху грянула оземь. Остальные присели.

– Ага! – завопил Борька. – Прям в лобешник!

Я ползла по-тараканьи, отчаянно перебирая конечностями. Земля скрипела на зубах, я отплевывалась, кашляла. Страх гнал, как надсмотрщик с кнутом, каждая очередь за спиной была равносильна порции горячих. Иногда я не выдерживала – поднималась на ноги и, согнувшись в три погибели, бежала. Вспоминала про пулю в затылке, падала. Скала приближалась. Невзгода опередила. Когда, вереща и подвывая, я допрыгивала по-лягушачьи последние метры, она уже сидела за уступом скалы, постреливая одиночными. Я упала рядом, тяжело дыша, выставилась в небо и не сразу сообразила, что товарищи остались в западне, ждут помощи, а я тут прохлаждаюсь...