Сергей Зверев - Аномальная зона

Он видел, как напрягся мой палец на спусковом крючке, и уже готов был расколоться. И тут мне испортили весь кайф! Прогремел выстрел, во лбу у Плюгача образовалась аккуратная дырочка, а в районе затылка отворилась «дверца», и оттуда брызнуло, как из шланга!

Терпеть не могу такой инициативы на местах. Уж если на то пошло, убрать Плюгача должны были раньше. Но не хотели, не видели смысла. Но тут нахальный Луговой вернулся в Мерзлый Ключ, почтил своим присутствием тюрьму...

Плюгач рухнул на пол. Оспаривать бессмысленно, теперь он годился только на удобрение. Я резко повернулся – стреляли с обратной стороны вентиляционной решетки. В меня при всем желании не могли попасть – пришлось бы ствол пистолета загнуть крючком. Да и хотели ли в меня попасть? Я тормозил, как «Жигули» с истертыми колодками. Снаружи звучно затопали, и на пороге вырос один из местных капралов – дежурных по блоку. Физиономия не самая отвратительная. Этот парень, насколько помню, без особого рвения тянул свою «тюремную» службу, не участвовал в избиениях, старался избегать приведения в исполнение приговоров. Вроде меня – хотел остаться чистеньким.

Представшая ему картина не была лишена пикантности. Свежий труп, напротив офицер с пистолетом и суровой тяжестью во взоре.

– Послушайте, Михаил Андреевич... – Он сглотнул слюну, жилка задергалась на виске. Надо же, запомнил, как меня зовут. – А зачем вы... убили десятника?..

Он начал как-то неуверенно снимать с плеча автомат с откидным десантным прикладом. Я мог ему популярно объяснить, что стрелял не я, что охотно подтвердит даже самая предвзятая экспертиза, в том числе баллистическая; что пулю из моего «стечкина» лучше поискать в теле Филиппыча, а не Плюгача. Но стоило ли это делать? Мне конец не за горами. Я дождался, пока он снимет автомат (чтобы самому потом не возиться), и выстрелил ему в ногу. Ткани мягкие, пройдет навылет, а медицина в Каратае, что ни говори, хорошая... Он упал, крича, как выпь, и схватившись за простреленное бедро. Я сунул пистолет в кобуру, подхватил автомат и, клацая затвором, кинулся к выходу. Проход из коридора уже загородила мускулистая туша. С этим без вопросов – мышцы в черепе вместо мозга.

– Измена, солдат! – прорычал я. – Ты только посмотри, чего они тут наделали! – Подвинулся, дав ему переступить порог, а когда он вытянул шею, долбанул казенником по затылку.

У этой милой сценки, к сожалению, были свидетели. Из пустоты коридора простучала автоматная очередь, но я уже хватал за шиворот падающего мордоворота. Закрылся им, а когда он прибавил в весе граммов на тридцать, отпустил и стал стрелять в темноту одиночными. Возможно, не попал, но палить перестали. Я побежал в другую сторону. Оставалось только в обход. Коридоры в блоке немилосердно петляли: один – изогнутый – по периметру и несколько поперечных. Можно в прятки или в салки поиграть... Пробуждались заключенные, ворочались, кряхтели, прилипали к решеткам. Меня настигла автоматная очередь, но я пригнулся, и досталось какому-то неврастенику в камере; он визгливо закричал: «За что?» Мат стоял в четыре этажа. Я нырнул в боковой проход, не устоял, покатился. Пока лежал и приходил в себя, меня сграбастала за воротник чья-то рука из-за решетки.

– Приятель, наши в городе?

– Разведка боем... – прохрипел я.

Скоро вместе чалиться будем, там и поболтаем! Я вырвался, побежал дальше. Прижался к стене в неосвещенной зоне. Мимо протопали несколько тупоголовых «зольдат». Воинственно кричали, строчили из автоматов в милитаристском угаре. Полный маразм! Спасти меня должно было то, что их мозги видны лишь под микроскопом. Я подождал, пока они протопают, выбрался из зоны мрака и припустил за ними. Мы бегали по кругу. Впрочем, до утра это веселье не затянулось. За спиной раздались крики: «Вот он! Стреляйте его!» И я сообразил, что если хочу еще пожить, то надо сделать что-то запоминающееся. А под сводами блока уже разносились грозные вопли моего патрона Челобая: «Живым брать Лугового, живым, дармоеды!!!» Ага, не ушел далеко Павел Васильевич. Доложил ему дежурный «оперативную обстановку». Или все не так? Павел Васильевич, а это не вы, случаем, подстрелили моего стукача?.. Вы такой грузный и не пролезете в вентиляцию? Как сказать, как сказать... Воздухозаборы очень мощные, рассчитаны на огромные помещения, ходить по ним можно не пригибаясь. Зачем вам это надо? А это другой вопрос...

Уж не помню, как выкатился из коридора в районе пультовой. Пробежали двое. Один вернулся и заглянул в коридор – прямо в лицо своей смерти. Я перескочил через покойника, полоснул по второму, который так и не удосужился обернуться. Очередь влево от пультовой, очередь вправо. В кого-то попал – об этом возвестила болезненная реакция. Кончились патроны в автомате. Под ногами валялся еще один, очень похожий. Я схватил его и бросился, пригнувшись, к пультовой.

Сокращать персонал тюряги – занятие, конечно, увлекательное, но меня хватило бы ненадолго. То, что я проделал дальше, объяснялось исключительно эгоизмом, нехваткой совести и абсолютным наплевательством к судьбе заключенных. Хотя, возможно, я поступил правильно – не припомню, чтобы из этой тюрьмы кто-нибудь выходил на свободу. Зря у нас не содют, знаете ли. А насчет совести – так с этим грузом я уже давно распрощался. Я вломился в крошечную пультовую, как слон в посудную лавку. У оператора оружия не было, – зачем попу баян? Пока не воцарился бедлам, он спокойно сидел в катающемся кресле и потреблял чаек из термоса. Теперь он метался, отчасти был бледен, отчасти румян.

– Открывай все камеры! – прорычал я. – Считаю до трех, два уже было! Пристрелю – и не посмотрю, что ты еще не завтракал!

Работник попался способный, задергал свои рычаги, забегал по кнопкам, как писатель по клавишам. Смотрел при этом исключительно на дырочку в стволе, откуда ему весело улыбалась всепоглощающая бездна. Очередная компания «добровольцев» пыталась штурмом взять пультовую. Я отогнал их длинной очередью, один упал. А двери в блоке уже скрипели, скрежетали, лязгали – а это, кстати, очень громко, когда ВСЕ они открываются одновременно!

– Матюгальник включай! – Я упер ему компенсатор в висок. Парень быстро что-то щелкнул, показал мне подбородком на отверстие в панели, забранное решеткой.

– Граждане отдыхающие! – провозгласил я. Усиленный голос забился под потолком раненой птицей. – Это амнистия! Повторяю, это амнистия! У вас в запасе есть несколько секунд, чтобы выйти из камер и пробить себе дорогу к свободе! Есть желающие?

Желающих было хоть отбавляй – больше, чем я мог себе представить. Люди готовы были даже умереть, лишь бы не сидеть в этом ненавистном остроге. В считаные мгновения масса людей хлынула из камер – больные, здоровые, изувеченные, спящие. Оборванная биомасса затопила проходы – десятки, может быть, сотни людей. Смяли охранников, пришедших в замешательство, захватили их оружие, давя друг друга, устремились к выходу. Толпа катилась мимо пультовой. Я рухнул на колени, чтобы и мне не досталось, выбил кресло из-под оператора, а когда он упал, хорошенько припечатал его виском к полу. Извиваясь, принялся стаскивать с себя защитную куртку. Выворачивал ее «мясом» наружу, чтобы не подстрелили, как сотрудника «исправительного» учреждения. Подхватил автомат, побежал, пригнувшись, за толпой...